Одним из признаков сословного устройства общества является наследственность социального статуса, обусловленная рождением. Однако данное правило имеет свою специфику в приложении к духовенству. Так, в традиционных христианских исповеданиях священнический сан приобретается в результате акта посвящения (рукоположения), после которого данное лицо получает право исполнения соответствующих обязанностей и пользования определенными привилегиями. Известно, что кандидат на священную степень в католичестве не рождается в священнической семье, поскольку для католического духовенства обязателен целибат, а происходит из какой-либо иной социальной группы или сословия. В Православной Церкви ситуация выглядит иначе, поскольку здесь разрешен брак до рукоположения и, соответственно, имеется значительная доля женатого духовенства, дети которого (собственно, мальчики) рассматриваются как наследники в служении своих отцов. В иудаизме раввины считаются духовными руководителями, но не священнослужителями (жрецами – «коенами»), хотя их поставление также совершается через специальный обряд, решающим фактором является образовательный ценз, а не происхождение. Ислам также не знает жреческого сословия, поскольку имамы получают свою должность после сдачи соответствующего экзамена и последующего выбора конкретной мусульманской общины.
Иными словами, в различных религиях существуют свои способы подготовки и назначения духовных руководителей в зависимости от трактовки их функций в религиозном обществе (только наставничество и управление делами общины или же еще выполнение сакральных действий). Общим здесь является требование соответствующего образовательного уровня, но есть отличие в понимании духовного сана (почитается ли духовное лицо только в силу выполнения учительских и административных обязанностей или же становится священной особой по причине выполнения еще и сакральных функций). В Православной Церкви, где есть женатое священство, сан не передается от отца к сыну по наследству, поскольку церковная степень является личным, а не фамильным приобретением. Отсюда следует, что священнические сыновья рассматриваются только как самые подходящие кандидаты для посвящения, и все соответствующие права и привилегии они получают только после своего рукоположения. Но такая практика не исключает приобретение духовного сана человеком не из священнической семьи. Следовательно, принадлежность к духовенству (клиру) определяется не рождением, а только фактом посвящения и выполнения известных церковных функций. Как пишет известный церковный правовед А. С. Павлов (1832–1898): «Клир, с канонической точки зрения, не есть привилегированное сословие в Церкви, которому только доступны церковно-иерархические степени. Принятие в клир исключительно обусловлено личными качествами данного члена церковного общества, а не происхождением его»[1]. Но вместе с тем духовенство пользуется в Церкви особым статусом, и если государство и общество выражают свою приверженность церковному учению, то, как далее пишет А. С. Павлов, «государственная власть в таком обществе не может рассматривать членов клира, как прочих граждан; напротив, она должна принимать во внимание их церковное положение, их церковные права и обязанности»[2]. Отсюда следуют определенные традиционные преимущества, свойственные лицам духовного сана: личная неприкосновенность, принадлежность в первую очередь церковному суду, освобождение от личных и имущественных повинностей, внешние знаки почтения в церковных и гражданских собраниях. Эти привилегии обусловливают особое состояние клира в Церкви и обществе. Фактически на клириков переносится модель иерархического общественного устройства: «У нас (в Российской империи – А. Х.), – продолжает все тот же церковный правовед, – духовные иерархи приравниваются к высшим государственным чинам по табели о рангах, священнослужители и их дети пользуются правами личных дворян, а церковнослужители с детьми – правами почетных граждан»[3]. В связи с этим возникает вопрос: является ли духовенство (в первую очередь – христианское) особым сословием или же это профессиональная группа, наделенная сословными правами по мере своего соответствия иерархическому устройству самого общества? Такая постановка проблемы помогает уяснить, привели ли разделы Речи Посполитой и включение ее восточных территорий в состав Российской империи к изменению в положении духовенства разных религий и конфессий, в частности, к формированию духовного сословия в белорусско-литовских губерниях?
В западноевропейской учебной и академической литературе духовенство традиционно рассматривается как одно из сословий, сформировавшихся в Средневековье, согласно формуле «одни в доме Божием молятся, другие защищают, а третьи работают». Первые, соответственно, составляли особый status ecclesiasticus[4]. Однако данная модель, отразившаяся наиболее явно в сословно-представительской структуре управления во Франции, в разных европейских католических государствах нашла свое выражение по-разному. В частности, в Речи Посполитой духовенство не составило в сейме особой фракции (как во французских генеральных штатах), но в лице католических епископов занимало первые места в сенате. Поскольку должности епископов и настоятелей монастырей были связаны с землевладением кафедральным и монастырским, королевское назначение на них со времени Казимира Ягеллончика стали получать только шляхтичи, священникам же из мещан могли предоставляться места в коллегиальном органе епархиального управления (капитуле) только благодаря наличию ученой степени[5]. На приходах ситуация выглядела следующим образом: в поветах, где преобладало шляхетское землевладение, священники также были выходцами из шляхты, где население больше концентрировалось в городах и местечках – из горожан, в королевских имениях – из мещан и крестьян[6]. Соответственно, создается впечатление, что католическое духовенство как бы моделировало общественное устройство, оставаясь иерархически разделенным по своему происхождению, причем лидирующее положение принадлежало духовенству из шляхты.
Объяснение такой ситуации видится в том, что вступление в клир не отменяло те сословные права, которые имело духовное лицо по своему происхождению. В частности, речь идет о личных и имущественных правах. Например, священник из шляхетской фамилии сохранял за собой право на долю в семейном наследстве, мог передавать собственность по завещанию, судиться о границах, грабежах своих владений в земском суде и участвовать в сеймиках как любой другой шляхтич (Статут 1588, III, ст. 33; III, ст. 6 – говорится только об участии в сеймиках епископов; VII, ст. 1 – о завещаниях за исключением монахов). Владея имением как шляхтич, он обязывался платить с него земский налог, в частности, на содержание войска (Статут 1588, II, ст. 9). Но в отношении личной неприкосновенности священнослужитель защищался законом уже не по своему сословному происхождению, а по принадлежности к клиру, чему подтверждением служит правило, согласно которому за нападение на церковь или дом священнический любого христианского исповедания виновный подвергался максимальному наказанию (как за насилие над шляхтичем), в случае же только побоев без нанесения ран штраф налагался двойной по-сравнению с аналогичным посягательством на дом шляхтича (Статут 1588, XI, ст. 3).
Духовные лица судились по всем делам церковным судом, то есть пользовались особыми корпоративными правами, что служит ясным подтверждением их сословного статуса. Для организации церковной жизни проводились регулярные священнические собрания (колляции, провинциальные соборы). Церковные имения (кафедральные, монастырские и парафиальные), которые следует отличать от личных владений духовных лиц, облагались налогами в пользу государства только на добровольной основе. Католические священнослужители освобождались от всех личных повинностей[7]. Церковное право не включалось в государственное (отсутствовало и в литовских Статутах), оставаясь status in statu. По всем этим признакам духовенство составляло особую сословную корпорацию, которая из столетия в столетие вела борьбу с другим сословием – шляхтой – за расширение и удержание льготного землевладения и судебных прав по делам семейным (особенно при заключении смешанных браков)[8].
После сказанного выше о духовенстве католическом во времена Речи Посполитой необходимо сделать оговорку о духовенстве других конфессий, или «диссидентах» (протестантах и православных). С точки зрения церковноправовой протестантские пасторы и православные клирики имели свои собственные канонические правила и особую иерархию. Однако это не означало, что они пользовались теми же сословными правами в государстве, что и католический клир. Так, диссидентское духовенство не было представлено ни в посольской избе, ни в сенате (могло подавать свои предложения только через сеймовых послов), вынуждено было вместе со своими прихожанами выплачивать налоги в пользу католического духовенства («десятины», «коленды»), несло на себе военные повинности (провиантскую, квартирную, подводную), привлекалось к католическому духовному или светскому суду. В частновладельческих землях православный клир облагался дополнительными податями (за пользование лесом, мельницей, рыбными угодьями)[9]. За получение священнического места в имениях помещика кандидат должны был платить за «презенту» (письменное согласие-рекомендация)[10]. Сыновья православных священников, согласно сеймовой конституции 1764 г. «о поповичах», если не проходили школьного обучения или не осваивали какое-нибудь ремесло, отдавались в распоряжение светских покровителей церквей («колляторов»), то есть оказывались в положении крепостных[11]. Данная мера, отмененная Четырехлетним сеймом, в значительной мере нарушала традиционную сословность православного духовенства, так как дети священников имели мало возможностей получить школьное образование. Вообще, о существовании перечисленных ограничений можно судить на основании пунктов о гарантии прав диссидентов, принятых на сейме 1768 г.[12] В условиях, когда законы нарушались, а правовой механизм исполнения и наказания был малоэффективен, некатолический клир оказывался зависимым от произвола местной шляхты, почему зачастую положение его было на практике гораздо хуже, чем в теории.
В отношении униатского духовенства, которое по своему статусу должно было соответствовать католическому клиру латинского обряда следует заметить, что оно в правовом отношении стояло ниже. Униатская иерархия не имела своих представителей на вальном сейме Речи Посполитой (до 1790 г.). В епархиях со смешанным населением обоих обрядов твердо держалась практика сбора десятины от униатов (в том числе и священников) латинскому клиру несмотря на то, что этот обычай не был официально узаконен Римом[13]. Униатский клир нередко привлекался к духовному суду латинской иерархии по спорным вопросам землевладения, хотя это была компетенция суда трибунальского. Получение «презенты» у коллятора было обязательным условием назначения на приходскую должность. Униатские священники в отличие от латинских находились в большей зависимости от своих епископов, которые устанавливали поборы (так называемые «кафедральные») без согласия или обсуждения с подведомственным духовенством (клир латинского обряда имел при епископе капитул, согласовывавший всякие сборы). Такой порядок, собственно, относился к особенностям церковного управления, то есть сфере канонической, а не государственно-правовой, однако он обсуждался во время Четырехлетнего сейма, который занимался вопросом уравнивания статуса латинского и униатского духовенства. Тогда же была отменена упомянутая конституция 1764 г. «о поповичах», касавшаяся и детей униатских священников[14].
Таким образом, есть все основания утверждать, что духовенство во времена Речи Посполитой было одним из сословий, сформировавшихся еще в средние века наравне с сословием шляхты. Соответственно, в источниках к нему применялось определение «стан духовный» (например: «межы станом духовным и светским ест немалая розность о речах светских дочасных» – Статут 1588, III, ст. 3). Особенностью духовного сословия было сохранение преимуществ, обусловленных шляхетским происхождением клириков. Полноправным было только католическое духовенство, имевшее корпоративную организацию (внутреннюю должностную иерархию, свой суд, каноническое право, регулярные собрания и представительство на сейме) и отстаивавшее свои прерогативы перед шляхетским сословием. Духовенство православное и униатское тем более имело признаки сословия, что в большинстве своем состояло из женатых клириков, сыновья которых были первыми кандидатами на наследование положения своих отцов. Вместе с тем духовенство христианских конфессий не было замкнутым сословием, закрытым для поступления из других состояний, хотя высшие должности церковной иерархии доставались лицам, рожденным в шляхетстве.
В связи с этим трудно согласиться с мнением современного белорусского исследователя Д. В. Лисейчикова, «што ў Рэчы Паспалітай у адрозненне ад Расійскай імперыі не існавала асобнага духоўнага саслоўя»[15], тем более что сам автор пишет в другом месте: «Уніяцкае парафіяльнае святарства ў XVІІІ–XІX стст. з’яўлялася даволі закрытай групай насельніцтва. Абсалютная большасць прадстаўнікоў уніяцкага кліру гэтага перыяду належалі да старажытных святарскіх родаў, чые карані паходзілі яшчэ з XVІ ст.»[16] Наследственность, традиция передавать служение от отца к сыну была свойственна православному духовенству с древних времен (уже в «Русской правде» изгоем назван «попов сын, не знающий грамоты»). Сам выбор клириков, который совершался либо общиной, либо коллятором (патроном) храма, зачастую производился из кандидатов из духовной среды. Но даже с учетом этого вопрос о сословности в данном случае сводится не к рождению и предопределенности занятия, а в привилегированности духовенства. Корпоративная сплоченность в отстаивании своих интересов в первую очередь отличала католический клир в Речи Посполитой, который был готов выступать единым фронтом даже перед целым сословием шляхты. Духовенство других конфессий в меньшей степени могло надеяться на успех в случаях борьбы за свои права, однако и оно ради поддержания общественного спокойствия пользовалось привилегиями, формально подтвержденными королевской присягой pacta conventa.
[1] Павлов А. С. Курс церковного права / А. С. Павлов. – СПб.: Издательство «Лань», 2002. – С. 141.
[2] Там же. С. 148.
[3] Там же. С. 150. Под церковнослужителями понимаются помощники при совершении церковных служб, которые не получают посвящения в сан, – дьячки (псаломщики), пономари, просвирни.
[4] Schorn-Schütte L. Geschichte Europas in der Frühen Neuzeit / L. Schorn-Schütte. – Padeborn, 2013. –P. 58, 62.
[5] Бардах Ю. История права и государства Польши / Ю. Бардах. – М., 1980. – С. 199.
[6] Litak S. Od reformacji do oświecenia Kościół katolicki w Polsce nowożytnej / S. Litak. – Lublin, 1994. – S. 164–165.
[7] Кутшеба С. Очерк истории общественно-государственного строя Польши / С. Кутшеба. – СПб., 1907. – С. 63–65, 135.
[8] Godlewski L. Szlachta a duchowieństwo podczas panowania Zygmunta Starego / L. Godlewski // Białostockie Teki Hist. 2014. T. 12. S. 37–59. Augustyniak U. Wzajemne pretensje szlachty i duchowieństwa katolickiego w związku z “compositio inter status” w latach trzydziestych XVII w. / U. Augustyniak // Kwartalnik Historyczny. 2007. № 4. S. 43–59.
[9] Об этом, в частности, свидетельствует обращение слуцкого дховенства к Карлу Радзивиллу 1768 г.: Акты, издаваемые Виленскою археографическою комиссиею. – Вильна: Тип. А. Г. Сыркина, 1883. – Т. XII. – С. VIII, 236–250.
[10] Чистович И. А. Очерки истории Западно-Русской Церкви / И. А. Чистович. – Минск: Издательство Белорусского Экзархата, 2014. – С. 823.
[11] Беднов В. А. Православная Церковь в Польше и Литве (по Volumina legum) / В. А. Беднов. – Минск: «Лучи Софии», 2002. – С. 316.
[12] Беднов В. А. Указ.соч. – С. 328–340. Постановления сейма, определяющие права православных и протестантов в Речи Посполитой. 1768 год // Архив Юго-Западной России. Киев, 1871. Ч. 1. Т. 4. С. 607–610.
[13] Об этом свидетельствует Мемориал митр. Антония Селявы, отправленный в Конгрегацию веры (после 1644 г.): Холмский греко-униатский месяцеслов на 1872 год. – Варшава, 1871. – С. 49–54. Чистович И. А. Очерки истории Западно-Русской Церкви / И. А. Чистович. – Минск: Издательство Белорусского Экзархата, 2014. – С. 858–862.
[14] Обсуждение многих пунктов по улучшению состояния униатского духовенства было предложено в печатной брошюре 1789 г.: Акты, издаваемые Виленскою археиографическою комиссиею. – Вильна: Тип. А. Г. Сыркина, 1889. – Т. XVI. – С. 428–451.
[15] Лісейчыкаў Д. В. Штодзённае жыццё ўніяцкага парафіяльнага святара беларуска-літоўскіх зямель 1720–1839 гг. / Д. В. Лісейчыкаў. – Мінск : «Медысонт», 2011. – С. 38.
[16] Там же. С. 33.
