Аннотация
Статья представляет собой продолжение исследования основных подходов к определению этнонима восточнославянского населения Подкарпатской Руси. Дискуссия вокруг данного вопроса развернулась в период венгерской оккупации (1938–1944 гг.). Во второй части очерка сделан акцент на анализе позиций русофильских политиков и общественных деятелей региона.
__________________________________________________________
Со своими предложениями относительно возможного этнонима местного населения Подкарпатской Руси выступали русофильские деятели, причем высказывания отдельных их представителей значительно разнились по степени радикальности. Так, депутат верхней палаты парламента Венгрии, один из самых влиятельных местных политиков 20–30-х гг. Й. Каминский в своей статье не возражал против использования термина «русин», однако лишь в качестве существительного. При образовании прилагательного из этого слова, по мнению Й. Каминского, допускалось использование только формы «русский» или ее производных. Политик считал, что оптимальным этнонимом для народа, «на протяжении вековой истории живущего вместе с венграми», является слово «угрорус», хотя допускал использование традиционных «русский, русская земля, русский язык, русская вера». Латинизированную форму этнонима – «рутен» – автор отвергал по причине ее неиспользования в местных говорах [1, 563. old.].
В периодических изданиях одного из крупнейших деятелей политического спектра региона А. Бродия – «Русская правда» и «Русское слово» – для наименования жителей края в основном использовались термин «русский» или «угрорус». Отдельные статьи данных изданий были посвящены вопросу этнонима восточнославянского населения Подкарпатской Руси. Так, автор заметки «Духовное взаимоотношение» утверждал следующее: «Названия «греко-католические венгры, говорящие по-русски» («gör. kat. ruthennyelvü magyarok»), «русины» («rutének»), «венгерские русские» («magyarországi oroszok») – не могли служить сближению обоих народов, потому что и литература, как и иная отрасль искусства, требует в первую очередь точности и уверенности в выражениях». Автор положительно оценивал тесные духовные связи восточнославянского населения Подкарпатской Руси с венграми, но также указывал на необходимость «удовлетворить элементарные народные требования в отношении названия нашей Родины, нашего русского народа и нашего языка» [2]. Однако не все авторы материалов, помещаемых в изданиях А. Бродия, были столь резки в своих высказываниях. Так, И. Андрашко в своей рецензии на упоминаемую монографию Ш. Бонкало «Русины» при каждом использовании термина «угро-русский» в скобках помечал: «от существительного: русин!» [3]. Особенно болезненно авторы материалов в изданиях А. Бродия реагировали на случаи использования этнонима «рутены» – например, в местной газете «Карпатская неделя» [4], которая стала рупором курса «угро-русинизма» и образцом лояльности венгерскому режиму. Следует отметить, что на страницах данного издания гораздо чаще использовались термины «русин» и «руський».
В еще одном русскоязычном издание региона – газете С. Фенцика «Карпаторусский голос» – также чаще всего использовались этнонимы «угрорусский» и «русский». Термин для наименования восточнославянского населения края, соответствующий названию издания («карпаторосс» и его формы), использовался лишь в тех выпусках газеты, которые выходили сразу после присоединения региона к Венгрии, а затем постепенно вытеснялся более приемлемым для властей и цензуры термином «угрорус». Авторы газетных материалов часто позволяли себе критику использования этнонима «русин» и, более широко, официального курса угро-русинизма, который они считали переходным этапом к господству радикальных проукраинских идей [5; 6].
Органы венгерской власти в регионе часто весьма негативно оценивали использование не только этнонима «русский», но и «угрорус» и его производной формы «угро-русский», рассматривая их как синдром распространения крайне нежелательных прорусских настроений среди жителей региона. Так, жупан Ужанской жупы в переписке с министром внутренних дел Венгрии по поводу утверждения устава «Общества им. А. Духновича» (крупнейшая русофильская институция региона в межвоенный период) рекомендовал заменить термины «угро-русский» и «русский» определениями «рутен» / «рутенский» [7].
Выработать четкие представления об наиболее адекватном этнониме для обозначения славянского населения Подкарпатской Руси на официальном уровне в 1938–1944 гг. так и не удалось. Об этом свидетельствуют тексты издания «Подкарпатский вестник» – «Kárpátaljai Közlöny», в котором публиковались законодательные акты Венгрии на венгерском и русинском языках двумя колонками. Какой-либо системности в употреблении наименований коренного населения региона, а также слов, производных от них, не выявлено, поэтому приведем некоторые характерные выражения из текстов данного журнала: «русин» – «magyar-orosz» [8], «русский (угрорусский) язык» – «rutén (magyarorosz) nyelv [9], «рутенский язык» – «rutén nyelv» [10], «угрорусский язык» – «rutén nyelv» [11], «руський язык» – «rutén nyelv» [12] , «руський язык» – «ruszin nyelv» [13], и др. Таким образом, за более чем пять лет даже в языке официальных документов не были выработаны единые подходы к наименованию восточнославянского населения Подкарпатской Руси и корректному переводу соответствующего этнонима с местного языка на венгерский.
Малоизвестным является факт использования термина «украино-русинский народ» в период венгерского господства в регионе. Именно так называли население края лидеры украинофильской организации «Просвита» Ю. Бращайко и Ф. Ревай в переписке с представителями местной власти по поводу разрешения деятельности организации (добиться данного права им не удалось). В переписке деятели «Просвиты» выражали свою лояльность венгерской власти и позиционировали себя в качестве организации, которая добивалась исключительно повышения культурного уровня жителей региона [14]. Использование такого компромиссного определения, как «украинско-русинский народ», должно было продемонстрировать отказ деятелей «Просвиты» от курса на радикальную пропаганду украинской национальной идентичности жителей края, которая особенно ярко проявилась в период деятельности автономного правительственного кабинета А. Волошина (октябрь 1938 г. – март 1939 г.). Однако доводы Ю. Бращайко и Ф. Ревая венгерские власти не приняли и сделали ставку на иных представителей местной интеллигенции. Известный канадский русинист П. Р. Магочий в специальной статье в «Энциклопедии истории и культуры карпатских русинов» относит первые случаи использования подобных компромиссных наименований населения региона (т.е. использование одновременно этнонимов «украинец» и «русин») к событиям, предшествующим «Пражской весне» 1968 г. На его взгляд, это явление наблюдалось в публицистическом дискурсе Восточной Словакии (Прешов) в условиях относительной либерализации, когда стало вновь возможным указывать на русинские корни восточнославянского населения данного региона [15]. Можно констатировать ошибочность тезиса ученого, так как случаи использования упомянутых наименований встречались значительно раньше. С другой стороны, следует признать, что эти факты не становились известны широкой общественности, а в массовом дискурсе периода 1938–1944 гг. понятие «украинец» и производные от него употреблялись исключительно с негативной окраской, для обозначения не национальной принадлежности, а политических предпочтений.
Таким образом, в публицистике и официальном дискурсе периода 1938–1944 гг. не было выработано четких подходов относительно наименования восточнославянского населения Подкарпатской Руси. Чаще всего в периодике, поддерживающей курс «угро-русинизма», использовались этноним «русин» и его латинизированная версия – «рутен». Данный подход вызывал критику представителей русофильского идеологического направления. В качестве определенного компромисса между двумя идейными лагерями мог выступать термин «угрорус», однако его использование приветствовалось далеко не всеми представителями венгерских властных и интеллектуальных элит. Этноним «украинец» и производные от него освещались в публицистике в негативном свете.
Литература
1. Kaminszky József felsőházi tag a ruszin önkorm (Budapest, 1939) // Iratok a Kárpátaljai Magyarság Történetéhez, 1918–1944. Törvények, rendeletek, kisebbségi programok, nyilatkozatok / szerk.: C. Fedinec. – Budapest: Fórum Intézet, 2001. – 563–568. old.
2. Лучанинъ. Духовное взаимоотношеніе // Русская правда. – 1940. – 19 января. – С. 2.
3. Андрашко И. О книге проф. Бонкало «Русины» (крітическій разборъ) // Русское слово. – 1941. – 5 марта. – С. 2.
4. Письмо въ редакцію // Русская правда. – 1940. – 1 августа. – С. 3.
5. Козикъ М. По кривымъ дорогамъ // Карпаторусский голосъ. – 1939. – 28 iюня. – С. 1–2.
6. Русинизмъ снова в моде? // Карпаторусский голосъ. – 1939. – 7 iюня. – С. 1–2.
7. Государственный архив Закарпатской области (ГАЗО). – Ф. 47. – Оп. 1. – Д. 66. – Л. 10.
8. Вступное слово Жигмонда Перени // Подкарпатский вестник – Kárpátaljai Közlöny. – 1939. – 30 юлія. – С. 1.
9. Распоряженіе м. кор. министра культа и нар. просвещенія № 16003 / 1940 // Подкарпатский вестник – Kárpátaljai Közlöny. – 1940. – 17 марта – С. 5.
10. Распоряженіе м. кор. министра культа и нар. просвещенія № 19185 / 1940 // Подкарпатский вестник – Kárpátaljai Közlöny. – 1940. – 8 сентября. – С. 12.
11. Распоряженіе регентского комиссара подкарпатской территоріи № 1501 / 1940 // Подкарпатский вестник – Kárpátaljai Közlöny. – 1940. – 15 декабря. – С. 21.
12. Розпоряженіе м. кор. министра культу и народной осветы число 29364 / 1941 // Подкарпатский вестник – Kárpátaljai Közlöny. – 1942. – 11 януара. – С. 17.
13. Розпоряженіе м. кор. министра вероисповеданія и народного просвещенія число 5743 / 1943 // Подкарпатский вестник – Kárpátaljai Közlöny. – 1944. – 23 януара. – С. 13.
14. ГАЗО. – Ф. 1001. – Оп. 1. – Д. 4. – Л. 28.
15. Маґочій П. Р. Русін-українець // Енциклопедія історії та культури карпатських русинів / під ред. П. Р. Маґочія. – Ужгород: Видавництво В. Падяка, 2010. – С. 654–655.
