1 августа 1914 г. Россия вступила в Первую мировую войну. Страна перестраивалась на военные рельсы, началась мобилизация, изменился привычный образ жизни. Начало войны вызвало патриотический подъём населения, выражавшийся в широком спектре поведения от патриотических манифестаций до желания добровольно отправиться на фронт. Это коснулось и офицеров политической полиции. Многие жандармы с началом войны стали писать рапорты с просьбой направить их в органы контрразведки, которые действовали не только в тылу, но и на передовой. Рапортов было так много, что руководство политической полицией вынуждено было разъяснять своим подчинённым важность защиты Отечества на внутреннем фронте, чем и занимался Отдельный корпус жандармов [1]. Естественно, что с началом войны круг вопросов, решаемых политической полицией расширился, и она более плотно начала сотрудничать с контрразведкой.
Проблем добавила и всеобщая мобилизация. Вчерашние крестьяне, рабочие, служащие вставали под ружьё. В прифронтовых губерниях скапливалось огромное количество вооружённых людей. Это заметно прибавило работы не только органам общей полиции, но также и полиции политической. Для того чтобы информация, адресованная политической полиции, как можно быстрее достигала адресата, для начальников губернских жандармских управлений на телеграфе был установлен особый адрес «НАЧЖАНД» [2], а в жандармские управления поступали все приказы военных округов, на территории которых управления располагались [3].
Временами проблемы с мобилизованными носили чисто бытовой характер. Так, эшелоны с новобранцами иногда задерживались на станциях из-за плотного железнодорожного движения, что давало лишнюю работу полиции. Новобранцы расходились по поселку и грабили лавки и сады. Жандармы обычно находились у железнодорожных составов, поэтому, если жандармами не могли уследить за выходом мобилизованных из эшелонов, действия грабителей пресекала общая полиция [4].
Кроме того, в прифронтовых губерниях появилась еще одна проблема – дезертиры. При остановках санитарных поездов на семафорах из вагонов убегали некоторые легкораненые солдаты. Они, совершая грабежи населения, дискредитировали российскую армию в глазах российских подданных, поэтому уже в декабре 1914 г. жандармское и полицейское руководство обязали своих подчинённых обратить серьезное внимание на пресечение этого. О побегах раненых жандармы должны были сообщать как своему начальству, так и губернаторам, которые, в свою очередь, передавали эту информацию полиции [5]. Проблема с дезертирами существовала вплоть до выхода России из войны. Методы поимки дезертиров становились все более изощренными. Например, в декабре 1916 г. в Полоцке полицейская стража оцепляла отдельные районы города и проводила облавы, которые длились на протяжении месяца. Подобные облавы проводились не только в Полоцком, но и других уездах Витебской губернии [6].
Дезертиры и отставшие от своих частей солдаты часто совершали разбойные нападения на мирное население, пытаясь добыть себе пищу и деньги. Причем, если обыватели иногда даже не заявляли в полицию, то защитники правопорядка, узнав об этом, добивались того, чтобы пострадавшие все-таки провели опознание солдат, бывших в тот момент в командировках в их местности. Однако в большинстве случаев эти опознания ничем не заканчивались. Видимо, преступления совершались именно дезертирами и отставшими от своих частей нижними чинами, а не командированными солдатами [7]. Сами военные, понимая, что дезертиры могут создать у населения негативное отношение к армии, обязывались оказывать полиции посильную помощь в расследовании этих дел [8].
Кроме того, проблемы политической полиции доставляли и мирные граждане, поскольку у населения хранилось много различного оружия, в том числе и неразорвавшиеся снаряды, подобранные на местах боев. Владельцы снарядов показывали их гостям, бросали на пол в присутствии любопытствующих. Естественно, что такое обращение с боеприпасами было чревато частыми взрывами. Обычно жертв было немного, поскольку население подбирало в основном мелкокалиберные снаряды, т.к. их было легче переносить и хранить. Жандармы расследовали случаи взрывов, выясняя, кто, откуда и для какой цели подбирал снаряды. Также жандармам было поручено пресекать попытки сбыта военнослужащими казенного имущества, т.к. солдаты продавали различные вещи своей амуниции, заменяя ее негодной [9]. Кроме того, широко распространилась продажа трофейного оружия, в основном австрийского [10].
В прифронтовой зоне в обязанности полиции входила и проверка документов у лиц, прибывших в районы расположения армейских частей. Полицейские и жандармы следили за действиями немецкой авиации, сообщали о разрушениях после бомбежек, охраняли военные позиции. Распространяли жандармы и информацию о положении русских пленных в австрийских лагерях, занимались поиском военнопленных, бежавших с работ, на которые их поставило российское командование [11]. Также жандармерия разыскивала военнослужащих, совершивших уголовные преступления на фронте [12]. Разбирала случаи, когда призывники, не желая идти на фронт, стремились попасть на службу в полицию [13]. Жандармы следили и за людьми, потенциально способными оказать разлагающее влияние на армию. Например, в Могилевскую губернию в 1916 г. прибыл некто Израилевич. Начальник ГЖУ тут же приказал установить за ним наблюдение, т.к. какой-то Израилевич в 1906 г. был заподозрен в подстрекательской деятельности среди новобранцев [14].
Революционная работа в войсках в период войны играла на руку противнику. Практически с момента начала мобилизации в армию попадали революционно настроенные элементы и пацифисты [15]. Кроме того, революционеры-пропагандисты вели агитацию среди солдат. Жандармы задерживали их и помещали под стражу до окончания расследования. Интересно, что агитаторы не получали серьезного наказания. Например, некто И. Гурвич, занимавшийся в 1914 г. пропагандой среди военнослужащих, задерживался за аналогичную деятельность и ранее. Однако его все же выпустили под залог, а после рассмотрения дела он получил наказание в виде четырехмесячного содержания под стражей с учетом предварительного заключения. Вещественные доказательства после окончания дела были уничтожены [16].
Одним из первых контрразведывательных мероприятий начала войны, в котором участвовала и полиция, была массовая депортация вглубь России австрийских и немецких подданных, оказавшихся в приграничных районах. Процесс коснулся также и некоторых российских подданных немецкого происхождения. Это создало почву для недовольства среди перемещенных лиц, что, в конечном счете, могло стимулировать рост шпионажа в этой среде. Тем не менее, по утверждению австрийских разведчиков, это мероприятие невероятно осложнило деятельность австро-венгерской разведки в прифронтовой зоне [17].
В октябре 1914 г. в губерниях Северо-Западного края у австрийских и немецких подданных, которые не были депортированы вглубь страны, было изъято все огнестрельное оружие и документы на право владения им. Исключение составляли только охотники. Операцию проводили очень быстро, все жалобы тут же направлялись губернатору с заключением жандармских или полицейских офицеров [18].
К жандармам губернских управлений за сведениями обращались разведчики и контрразведчики. Губернские жандармские управления поставляли интересующую военных информацию, проверяли и уточняли присланные ими сведения. Интересы разведки были самыми разнообразными. Ей требовалась информация о составе семей военнослужащих, подозреваемых в революционной деятельности и сотрудничестве с противником, также разведчиков интересовали социальное положение подозреваемых, девичьи фамилии их жен. Однако разведка интересовалась не только нравственностью и благонадежностью как уже попавших в плен военнослужащих, так и подозрительных людей, находившихся в тот момент в российской армии [19].
Близость фронта, загруженность полиции и, возможно, обычные бюрократические проволочки заставляли разведчиков повторять свои просьбы по 2-3 раза. Телеграммы терялись в потоке другой информации, попадали не по тому адресу. Это усложняло работу разведки и контрразведки. Информация, которую жандармам предлагалось проверить, была не всегда точной. Например, разведчики путали фамилии, имена, профессии подозреваемых. Все эти ошибки исправлялись жандармами, что не мешало разведчикам снова и снова просить жандармов проверять неточно поданные сведения [20].
Особое внимание и армейские, и жандармские органы уделяли молодежи досрочных призывов. Требования сбора сведений об этой категории лиц всегда сопровождались пометкой: «К выполнению отнестись с особым вниманием и особой тщательностью» [21]. О призывнике, обратившем на себя внимание контрразведки, собиралась буквально вся информация: политическая благонадежность призывника, его жены (если женат), родителей, других родственников, которые «обращали на себя внимание властей». Также выяснялось вероисповедание призывника и его супруги, проверялось наличие паспорта и уточнялось место жительства [22].
Все же, несмотря на военные действия, государственным чиновникам приходилось иногда посещать места непосредственного расположения русской армии. Военные к таким посещениям относились крайне подозрительно, особенно, если русские чиновники носили немецкие фамилии. Государственные служащие, имеющие доступ в «населенные пункты запрещенного района», могли собирать сведения в пользу противника [23].
Близость фронта накладывала свой отпечаток на действия полиции и жандармерии. Блюстители порядка следили не только за поведением гражданского населения, но и за деятельностью противника. Так, минская полиция наблюдала за немецкими аэропланами над городом и за противодействием им русской позиционной артиллерии. Всю эту информацию полицмейстер передавал в канцелярию Главного начальника снабжений армий Западного фронта.
Однако помощь армейским структурам даже во время войны не являлась для жандармов губернских управлений первостепенной деятельностью. Такое положение дел наблюдалось даже на территории прифронтовой Могилевской губернии, в которой с августа 1915 г. располагалась ставка Главнокомандующего. Жандармерия, занимаясь своим обычным делом – охраной государственной безопасности, все равно дублировала работу контрразведки, т.к. революционеры использовали проблемы военного времени для антигосударственной пропаганды и даже сотрудничали с противником. Проблема осложнялась тем, что в 1915 г. война на российско-германском фронте переросла из маневренной в позиционную, солдаты месяцами сидели в окопах и от безделья читали всевозможные газеты, в том числе и революционные, призывавшие к антигосударственным действиям, что было на руку противнику. Повышенное внимание жандармских структур привлекла к себе выступившая против войны большевистская фракция РСДРП. Среди большевиков была усилена агентурная работа [24].
Политическая полиция, в условиях войны, продолжала заниматься охраной государственной безопасности. Власти, понимая, что политический сыск не в состоянии качественно выполнять расширившиеся функции, решили в конце 1916 г. начать реформирование политической и общей полиции.
Однако российское общество того времени было очень сильно революционизировано, что давало возможность оппозиции любой успех на секретном фронте объявлять новой попыткой задушения свободы. Государственная власть не смогла жестоко подавить революционное движение, несмотря на прямую угрозу безопасности государства. Именно поэтому даже при самой качественной работе контрразведки и политической полиции общество абсолютно не ценило их деятельность и даже воспринимало ее враждебно. Отсутствие реального потенциала у государственной власти свело на нет всю работу политической полиции и контрразведки, что привело в конечном итоге к революции и падению императорской власти.
[1] Джунковский В.Ф. Воспоминания. В 2 т. – М.: Издательство им. Сабашниковых, 1997. Т. 2. – С. 354.
[2] Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ). Ф. 705. Оп. 1. Д. 10. Л. 161.
[3] НИАБ. Ф. 705. Оп. 1. Д. 10. Л. 81, 142.
[4] НИАБ. Ф. 705. Оп. 1. Д. 18. Л. 252, 252 об.
[5] НИАБ. Ф. 705. Оп. 1. Д. 10. Л. 139, 145, 145 об.
[6] Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф. 622. Оп. 1. Д. 103. Л. 9, 10.
[7] НИАБ. Ф. 705. Оп. 1. Д. 18. Л. 15-16 об., 21, 22.
[8] Там же. Л. 17.
[9] Там же. Д. 10. Л. 148-149 об., 151; Д. 63. Л. 19, 23.
[10] Там же. Д. 10. Л. 149, 150.
[11] НАРБ. Ф. 615. Оп. 1. Д. 15. Л. 540.
[12] НАРБ Ф. 615. Оп. 1. Д. 15. Л. 553.
[13] Архивный фонд национального музея истории и культуры Беларуси (Аф НМИКБ). Ф. «научно-вспомогательный». № 3638. Л. 71, 71 об.
[14] Там же. № 3638. Л. 38.
[15] Там же. № 4369/41. Л. 1.
[16] НИАРБ. Ф. 2499. Оп. 1. Д. 58. Л. 11.
[17] Греков Н.В. Русская контрразведка в 1905 – 1917 гг.: шпиономания и реальные проблемы. – М.: Московский общественный научный фонд; ООО «Издательский центр научных и учебных программ», 2000. – С. 139.
[18] НИАБ. Ф. 705. Оп. 1. Д. 10. Л. 136.
[19] Аф НМИКБ. № 3638. Л. 74.
[20] Там же. № 3638. Л. 74, 77.
[21] Там же. № 3638. Л. 608, 630, 633.
[22] Там же. № 3638. Л. 10.
[23] НАРБ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 112. Л. 72-78.
[24] Перегудова З.И. Политический сыск России (1880 – 1917 гг.). – М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. – С. 262.
