Аннотация
В начале XX в. произошла либерализация внутренней политики правительства в белорусских губерниях. Одним из ее направлений стала отмена языковых ограничений, введенных против польского языка после Январского восстания 1863 г. В частности, дискуссионным вопросом оказался язык деятельности общественных объединений, учреждаемых в губерниях Западного края. Если министр внутренних дел П.Н. Дурново предлагал расширить сферу использования местных языков в белорусских губерниях, то Государственный совет сохранил исключительное положение русского языка, поскольку считал, что белорусское население как часть большой русской нации составляет большинство в западных губерниях.
_________________________________________________________
В начале XX в. началась либерализация внутренней политики российского правительства в губерниях Западного края, которая в числе прочих мероприятий проявила себя в сфере языковой политики. В отношении языка либерализация заключалась в отмене административных запретов на публичное использование польского языка. В частности, говорение на польском регулировалось циркуляром виленского генерал-губернатора А.Л. Потапова от 22 марта 1868 г., согласно которому налагался штраф за использование польского в общественных местах. В пределах белорусских губерний на польском языке запрещалось говорить практически везде «за исключением разговора в домашнем и семейном быту» [1, л. 6]. В седьмом пункте указа от 12 декабря 1904 г., который являлся чем-то вроде политической программы в области внутренней политики, отмечалась необходимость пересмотра действующих постановлений, огранивающих «права инородцев и уроженцев отдельных местностей империи» [2, с. 1197].
По указу от 1 мая 1905 г. от правительства требовалось в течение полугода разработать меры по отмене языковых ограничений в губерниях Западного края [3, с. 287]. Следствием этого распоряжения стал циркуляр Министерства внутренних дел с целью сбора и анализа мнений местной администрации. 31 августа 1905 г. витебский губернатор Б.Б. Гершау-Флотов представил в Министерство внутренних дел соображения, которые заключались в том, что местные языки следовало допустить в деятельности только тех организаций, «когда членами этих учреждений и обществ, по их уставам, могут состоять лишь лица известной национальности» [1, л. 7]. Однако все взаимодействия с государственными структурами и документация, подлежащая проверке, должны были вестись на русском языке. При этом начальник губернии настаивал на том, что русский язык должен был оставаться обязательным «как в делопроизводстве, так и в разговорах, во всех правительственных, городских и крестьянских учреждениях» [1, л. 7]. Во всех же остальных случаях губернатор не видел поводов для ограничений. Могилевский губернатор Н.М. Клингенберг в своем отношении от 14 сентября 1905 г. ограничился лишь тем, что посчитал невозможным использовать польский язык в любой публичной сфере.
Обстоятельно подошел к выяснению вопроса минский губернатор П.Г. Курлов, поскольку посчитал необходимым собрать мнения руководящих местных чиновников разных ведомств от Министерства юстиции до Министерства финансов. По итогам обсуждения 19 октября 1905 г. от минского губернатора пришло заключение, согласно которому следовало оставить русский язык не только в деятельности государственных, но и общественных учреждений. Однако под это решение было представлено развернутое обоснование, основанное на анализе этнического, сословного состава населения. Он отметил, что «коренным населением губернии должно считаться население белорусов, остальные же народности поселились впоследствии в различные исторические эпохи» [1, л. 9]. При этом большинство поляков из местного дворянства «ведет свое происхождение от белорусов, утративших в период зависимости края от Польши свои национальные отличия, т.е. белорусский язык и православное исповедание» [1, л. 9]. П.Г. Курлов обратил внимание на то, что православные со своими 72,6 % составляют явное большинство населения, среди крестьян на белорусов приходилось 94,9 % всех представителей данного сословия. Всего же белорусы составляют чуть более трех четвертей (76 %) всех жителей губернии. Исходя из этих соображений губернатор заключил, что «силою вещей, господствующее положение в крае обеспечено за русским языком» [1, л. 10]. Поскольку П.Г. Курлов подчеркивал белорусский по характеру этнический состав населения, то он не мог обойти вниманием и вопрос о белорусском языке. Согласно губернаторской характеристике, белорусский язык «будучи весьма близким к великорусскому наречию, но наслаивалась из польского и еврейского массой провинциализмов, он совершенно утратил свою самобытность и в настоящем своем виде представляет уже не чистое наречие, а скорее особенный местный выговор, в роде того, как в чисто русских губерниях попадаются местности с резкой особенностью произношения и совершенно своеобразными выражениями» [1, л. 10]. Специально он акцентировал невозможность использования польского языка в государственных учреждениях и «частных обществах» в силу того, что польское меньшинство, «владея громадной способностью ассимиляции», начнет «усиленную работу в смысле ополячения местного крестьянского населения, которое и так уже находится в полной от них зависимости» [1, л. 10].
Виленский генерал-губернатор А.А. Фрезе в своем отношении от 11 октября 1905 г. соглашался с тем, что необходимо определить законодательно вопрос о языке, который последние десятилетия регулировался в основном административным образом. Генерал-губернатор считал, что на протяжении последних сорока использования русского языка в деятельности общественных объединений, в том числе благотворительных и сельскохозяйственных обществ, не только стало традиционным, но сыграло объединяющую роль. Именно поэтому А.А. Фрезе полагал, что достижение единства народностей на почве совместной деятельности возможно лишь при использовании русского языка «в качестве единого для всех разнообразных народностей, населяющих край, как звено, объединяющее и связующее край с общеимперской жизнью» [1, л. 12]. Начальник края допускал использование местных языков во взаимоотношениях общественных объединений и частных лиц, но «обсуждение вопросов на собраниях обществ» [1, л. 12], все контакты с официальными лицами и государственными органами власти и объединениями, делопроизводственная документация, подлежащая проверке, осуществлялись лишь на русском языке. Кроме того, в журналах и протоколах разрешалось использовать местные языки, но с их обязательным переводом на русский язык.
Эти рассуждения глав местной администрации были обобщены министром внутренних дел П.Н. Дурново и представлены 21 ноября 1905 г. в Государственный совет. Им подчеркивалось, что при решении вопроса о языке следовало руководствоваться лишь «насущными интересами государства и явною пользою русского народа» [1, л. 13]. Представляет интерес критика эффективности внутренней политики в западных губерниях после польского восстания 1863 г. В частности, по мнению министра, целью этой политики являлось «ослабление в крае польского влияния и упрочение начал русской народности, в видах теснейшего слияния сего края с коренною Россией» [1, л. 14]. Не отрицая политической целесообразности данного курса, П.Н. Дурново посчитал неудачным один из методов данной политики, который заключался в ограничении «внешних проявлений национальных стремлений» [1, л. 14]. В качестве примера неудачных мероприятий им назывались попытка перевести литовскую письменность с латиницы на кириллицу и использование в дополнительном католическом богослужении русского языка вместо польского в пределах Минской губернии. В целом, по мнению министра, политическое «единение различных национальностей не может быть достигнуто на почве стеснения внешних национальных признаков», поскольку «национальное объединение есть плод продолжительного исторического процесса и культурного роста господствующей народности» [1, л. 15]. Напротив, попытка прямого подавления внешних отличий только сплачивали преследуемых. В этой связи глава Министерства внутренних дел предлагал сохранить русский язык в отношениях обществ с представителями государственной власти и в переводной уставной документации. Однако в деятельности объединений по обсуждению текущих вопросов на заседаниях, внутреннем делопроизводстве П.Н. Дурново допускал использование местных языков. Следует отметить, что министр заметно смягчил предложения местных администраторов.
Вместе с тем позиция министра не встретила безусловной поддержки в Государственном совете. Следствием этого стали дополнительные разъяснения своей точки зрения со стороны министра внутренних дел 8 января 1906 г. Он настаивал на том, что попытки запрета местных языков в повседневной деятельности общественных объединений «для большинства местностей Западного края было бы мертвою буквою» [1, л. 26]. Причина заключалась в том, что объединения учреждались и действовали не только в городе, но и в сельской местности, где, по мнению министра, владение русским языком оставляло желать лучшего. В частности, П.Н. Дурново писал, что свободное владение русским «среди инородческого населения, как-то литовцев, жмудинов, латышей и других народностей, населяющих по преимуществу северную и среднюю полосу Западного края, представляется явлением редким» [1, л. 26]. Интересно, что в своем служебном обосновании от 21 ноября 1905 г. министр распространял плохое владение русским языком и на белорусов. При этом подобной проблемы с русским языком он не видел для малорусского населения Волынской, Подольской и Киевской губерний. В конечном счете П.Н. Дурново модифицировал свои первоначальные предложения. Они заключались в том, что ведение дискуссий и внутреннего документооборота в губерниях Юго-Западного края должно вестись исключительно на русском языке.
В начале февраля 1906 г. состоялось обсуждение предложений министра в соединенном совещании четырех департаментов Государственного совета. 15 участников обсуждения подвергли критике суждения министра о том, что русский язык не может быть обязательным в остальных губерниях Западного края. В частности, они заявили о том, что русское население составляет большинство не только в юго-западных губерниях. В этом отношении «не менее русскими в сем смысле должны быть признаны и губернии Могилевская, Минская и Витебская, населенные белорусами, которые по своему языку и истории с неменьшим основанием могут быть сопричислены к русскому народу, чем малороссы, населяющие юго-западные губернии» [1, л. 34]. Введение русского языка в деятельность объединений в этих губерниях не требовало бы какого-либо законодательного регулирования. Однако в городах этих губерний с их полиэтничным населением требовалось не допустить политизации языкового вопроса и ущемления интересов русского населения. Из этого следовала необходимость исключительного использования русского языка в деятельности всех общественных организаций. При этом признавалась проблема отдельных местностей, где русское население составляло очевидное меньшинство. Дискуссии вызвал вопрос о том, какие местности можно считать таковыми. Так, трое членов (товарищ министра внутренних дел Э.А. Ватаци, сенаторы С.Ф. Платонов и Н.С. Таганцев) посчитали неприменимость полного перевода всей работы общественных объединений на русский язык в Гродненской, Виленской и Ковенской губерниях. В свою очередь большинство членов Государственного совета настаивали на том, что «северо-западные губернии (Виленская, Гродненская и Ковенская) составляют вообще такой же русский край, как и губернии юго-западные и белорусские» [1, л. 35]. Они подчеркивали, что Виленская и особенно Гродненская губернии вообще «мало отличаются в сем отношении от белорусских губерний», поскольку в первой русское население, т.е. белорусы и великороссы, составляют почти две трети всех жителей, а во второй в лице белорусов, малороссов и великороссов – три четверти. Единственное исключение делалось ими для Ковенской губернии.
13 марта 1906 г. на общем заседании 59 членов Государственного совета решили, что общественным организациям во всех губерниях Западного края, в том числе белорусских, запрещалось не только дублировать делопроизводство на местном языке, но и вести обсуждение на заседаниях на каком-либо ином языке, кроме русского. Единственным исключением стала Ковенская губерния, где не только вводилось ведение двойного делопроизводства, но по решению собрания разрешалось использовать в дискуссиях «кроме русского языка, также местных языков» [1, л. 46]. 27 марта 1906 г. император Николай II согласился с мнением большинства членов Государственного Совета [4, с. 325-326].
Таким образом, императорское правительство последовательно выдерживало курс на недопущение ослабления роли русского языка в административно-общественной сфере западных, в том числе белорусских, губерний. Либерализация внутренней политики в крае, стартовавшая в 1904 г., затронула и сферу регулирования языка. Интересно, что импульс к более широкому использованию местных языков в деятельности общественных объединений исходил от министра внутренних дел П.Н. Дурново, который критично оценивал политику административных запретов в Западном крае после польского восстания 1863 г. Позиция главы ведомства внутренних дел была скорректирована Государственным советом, причем протест членов совета вызвало суждение министра о том, что в белорусских губерниях допустимо использование местных языков в общественных объединениях параллельно с русским. Причина заключалась в убежденности министра в том, что не только среди литовцев и латышей бытовало плохое знание русского языка, но и белорусы не демонстрировали свободного владения языком. Такая позиция шла вразрез с мнением глав администрации белорусских губерний и вызвала возражения со стороны Государственного совета, которые подчеркивали русский характер белорусских губерний в историческом и культурном отношении. По мысли членов Государственного совета русский язык являлся для белорусов в такой же мере близким, как для великорусского и малорусского населения прочих губерний империи. Это обусловливало обязательный характер использования русского языка в публичной деятельности общественных объединений в западных губерниях. Исключение было сделано лишь для Ковенской губернии в силу того, что в ней очевидно доминировал литовский компонент в составе населения.
- РГИА. Ф. 1149. Оп. 13. Д. 22.
- О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка // ПСЗРИ. Собр. 3-е. Т. XXIV. № 25495.
- О порядке выполнения пункта седьмого Именного указа 12 декабря 1904 года в отношении девяти Западных губерний // ПСЗРИ. Собр. 3-е. Т. XXV. № 26163.
- Об употреблении русского и местных языков в делопроизводстве частных обществ в губерниях Западного края // ПСЗРИ. Собр. 3-е. Т. XXVI. № 27617.
