Крест как христианский символ служит выражением веры в распятого Иисуса Христа, Сына Божия и Сына Человеческого. В этом заключается известный религиозный смысл символа. Но присущая человеческому разуму способность к отвлеченному рассуждению (абстрагирование) позволяет рассматривать крест в несколько ином контексте, который можно назвать философским. Таким образом, наряду со специальным религиозным значением креста существует его более широкий мировоззренческий смысл, заключающий в себе понимание горизонтального и вертикального планов развития живых существ.
В самом деле, многие растения по мере своего роста тянутся, заполняя пространство, вверх и в стороны, человек точно так же растет физически, развиваясь в высоту и вширь. Это видимое устремление жизни образно и выражает собой крест. Но кроме такого внешне-пространственного плана развития можно представить себе и внутренние качественные изменения окружающего. Например, минеральные вещества, живые органические существа и живые разумные существа представляют собой своеобразную вертикальную линию качественного развития от простого к сложному. Количественное же умножение и распространение живых существ на планете является своего рода горизонтальным направлением их развития. Уместно тут вспомнить библейские слова «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Быт. 1:28). Философский смысл креста предполагает целеустремленность линий развития жизни, идею совершенствования и всеобщности происходящих изменений, их заданную направленность.
Однако существует и другой знак, символически выражающий движение жизни, – это круг. Действительно, правильная смена дня и ночи, пор года, повторяющиеся биологические циклы растительных и животных организмов являют собой непрерывное и замкнутое движение без какого-нибудь уловимого направления, без начала и конца. В связи с этим хотелось бы привести размышления русского философа Е.Н. Трубецкого в книге «Смысл жизни» (1918 г.):
«Всякому из нас, без сомнения, приходилось наблюдать оголенные леса со съеденною листвою в самый разгар жаркого лета. Это – работа гусеницы-шелкопряда. Весною она вылупливается из яичек, заложенных у корней деревьев, и поднимается вверх – жрать листву. Потом, когда леса оголены, она превращается в куколку, потом вылупливается в белую бабочку. Бабочка эта, порхая над землею, переживает один единственный радостный миг любви, чтобы затем умереть в жестоких страданиях над рождающимися из нее яйцами, которые прикрываются на зиму словно шубой телом бабочки. Потом опять весной из яиц рождаются черви, опять ползают, жрут, окрыляются, любят и умирают. Куколки, бабочки, черви, куколки, бабочки, черви и так далее до бесконечности… Вот в наиболее обнаженном и грубом виде – изображение «жизненного круга», – того самого, в котором в той или в другой форме вращается на земле всякая жизнь. Он весь целиком выражается словами церковной молитвы: «земля еси и в землю отыдеши». Всякий наблюдаемый нами на земле круг жизни с роковой необходимостью замыкается смертью и облекается в форму дурной бесконечности беспрестанно возвращающихся рождений и смертей. – Всякая жизнь стремится подняться над землею и неизбежно вновь на нее ниспадает, смешиваясь с прахом; а крылья, на которых она взлетает, оказываются лишь призрачной и исчезающей поэтическою прикрасою».
Обращаясь далее к осмыслению социально-политической жизни, упомянутый христианский философ замечает такой же порочный круг: «То, что мы называем миром, на самом деле – лишь перемирие, хуже того, – скрытая война, – такое состояние, в котором все подчинено войне как последней и окончательной цели. Кончились те времена, когда промышленность считалась «орудием мирного преуспеяния». Теперь мы видим ее в двоякой роли – орудия и стимула войны. Оказывается, что индустриализм воинствен: именно для него требуются новые порты, территории и новые пути сообщения, а, стало быть, – новые завоевания. С другой стороны, каждый успех промышленности создает для этих завоеваний новые орудия, а, стало быть, родит и новые соблазны. Как не использовать свое «техническое превосходство» над государством с менее развитою промышленностью! С одной стороны – война для промышленности, а с другой стороны – промышленность для войны, – таков тот порочный круг, в котором вращается жизнь народов и государств. Это – не более и не менее, как воспроизведение, в усложненном виде, биологического порочного круга. Все живые существа живут в таком состоянии непрерывной войны, борются, чтобы жить, и живут, чтобы бороться. Во всем, что живет, есть это непрестанное превращение цели в средство и средства в цель».
В таком контексте родятся характерные образы повторяющейся бессмыслицы: «Сизифов труд», «колесо Иксиона», «змея, кусающая себя за хвост».
Итак, философской идее развития и усовершенствования в символическом виде креста противопоставляется идея о повторяющейся цикличности изменений, их бессмысленном круговращении. С одной стороны – положительное утверждение целеустремленности жизни, а с другой – отчаянное отрицание какой-либо цели. В чем видится преодоление возникшего противоречия?
Конечно, можно уйти от разрешения этого вопроса, отказываясь от объективного смысла самого вопроса о смысле жизни. Например, заявить, что смыслов может быть столько же, сколько существует размышляющих об этом людей. Иначе говоря, сам поиск «смыслов» есть способ разрешения проблем человеческого существования и зависит от меняющихся условий жизни каждого конкретного человека. Смыслы определяются им в зависимости от ситуации, воспитания, культурной среды и т.д. Значит нет никаких «вечных» вопросов и «вечных» ответов, каждый волен менять свои взгляды, трактовки и понятия. Сегодня один смысл, завтра другой, послезавтра третий. Однако нетрудно заметить, что такой способ уйти от ответа не состоятелен, поскольку никакое множество меняющихся мнений, трактовок и мировоззренческих подходов принципиально не исключает существование одного решения обозначенного противоречия между утверждением смысла жизни и его отрицанием.
В связи с этим следует согласиться с Е. Н. Трубецким, что вопрос о смысле жизни отсылает к вопросу «есть Бог или нет». Если Бога нет, то и смысла жизни тоже нет, то есть цели нет, а есть замкнутый круг биологической жизни (рождение, становление, воспроизводство и смерть), который воспроизводится человеком и в социальной сфере. Если же утверждается смысл жизни, то и Бог есть. По этому поводу Е.Н. Трубецкой пишет в указанном выше сочинении: «Бог, как жизненная полнота, и есть основное предположение всякой жизни. Это и есть то, ради чего стоит жить и без чего жизнь не имела бы цены. И, хотя бы предположение это опровергалось повседневным опытом, хотя бы мы на каждом шагу встречали яркие доказательства бессмыслия и безбожия вселенной, все-таки в последней инстанции то предположение смысла, на котором утверждается вся наша жизнь, никакими доказательствами опровергнуто быть не может. Хотя бы мы жили в царстве смерти, хотя бы мы чувствовали всю немощь духа, бессильного одухотворить плоть, хотя бы мы ощущали всем существом этот ужас мира, оставленного Богом, все-таки человек никогда не устанет спрашивать, где смысл, где Бог. – И он будет искать того высшего Богоявления, которое одно может окончательно опровергнуть бессмыслицу жизни. Пока жив человек, это искание не умрет: ибо в самой основе его жизни есть неотразимая очевидность смысла вопреки свидетельству опыта о бессмыслице».
Таким образом, философское осмысление креста возвращается к религиозному на новом уровне. Вертикальная линия жизни есть устремленность всего сотворенного к своему источнику – к Богу. Вместе с тем это и линия снисхождения Бога к Своему творению, линия Промысла, забота о спасении. Горизонтальная линия являет собою всеобщность устремления к Создателю. Соединение двух линий в образе распятого Богочеловека выражает конкретность явленного смысла жизни в лице Иисуса Христа.
Опять уместно процитировать Е.Н. Трубецкого: «Кругообразные, кривые линии мирового движения выпрямляются в мысли о том великом творческом деле Бога и человека, которое заканчивается всеобщим воскресением. И ради этого дела стоит жить, стоит растить поколения, стоит даже умереть, потому что оживает то, что умирает. Если таков безусловный конец мирового процесса, – самая периодичность мировых кругов утрачивает свойство дурной бесконечности. Эта жизнь, которая упорно утверждает себя в борьбе со смертью и периодически возрождается среди мировой разрухи, самою настойчивостью своего повторения утверждает свою непоколебимую веру в окончательную победу. И в этой своей настойчивости и уверенности она права. Периодически возвращающиеся весенние победы жизни над смертью – суть действительные предвестники окончательной победы вечной весны. Вот почему христианство, столь ярко изобличающее ложь дионисизма, не отвергает относительной правды, которая в нем есть. У нас также есть свой христианский праздник весеннего обновления, – праздников праздник и торжество из торжеств».
Христианская Пасха, таким образом, есть утверждение смысла жизни, полагаемого за пределами смерти и преодоление кажущейся бессмыслицы биологического и социального круговращения событий.