Оппозиция в лице Государственной Думы, отдельных деятелей из промышленных кругов и интеллигенции могли сколько угодно долго строить заговоры против государя и на каком-то этапе всё-таки успокоиться.
А была сила, которая могла не только говорить и провозглашать лозунги, но и действовать. И это была армия. Прославленная в битвах, украшенная всеми регалиями и почестями, любимая народом, и сама народная. Армии, точнее, высшему генералитету и принадлежит решающий вклад в отречение императора Николая II.
В любом деле всегда присутствует лидер, благодаря которому достигаются поставленные цели. Здесь интересной фигурой является начальник Генерального штаба Верховного главнокомандования Михаил Васильевич Алексеев (1857-1918).
Он главное действующее лицо или нет? Не проясняет его участие в перевороте и историческая наука, ссылаясь на мнение одних историков и опровергающих их доводы других. Давайте разбираться.
Прежде приведем состоявшуюся последнюю встречу императора с Алексеевым сразу после отречения: «Государь обратился к нам (чинам генерального штаба) с призывом повиноваться временному правительству и приложить все усилия к тому, чтобы война с Германией и Австро-Венгрией продолжалась до победного конца.
Затем, пожелав всем всего лучшего и поцеловав генерала Алексеева, Государь стал всех обходить, останавливаясь и разговаривая с некоторыми»[1]. После этого более чем теплого расставания, все сомнения должны быть отброшены как несостоятельные. Но не будем торопиться.
Приведем мнение об Алексееве профессиональных военных.
Адмирал Колчак: «… я всегда очень высоко ценил личность генерала Алексеева и считал его самым выдающимся из наших генералов, самым образованным самым умным, наиболее подготовленным к широким военным задачам»[2].
Деникин А.И.: «Исследование его жизненного пути вызывает различное отношение и положительное, и отрицательное, но никогда не давало повода сомневаться в том, что крестный путь его озарен кристаллической честностью и горячей любовью к Родине…»[3].
Брусилов А.А.: «Войска знали Алексеева мало, а те, кто знал его, не особенно ему доверяли ввиду его слабохарактерности и нерешительности»[4].
Из этих мнений наибольшего доверия заслуживает Брусилов, который как главнокомандующий непосредственно на театре военных действий взаимодействовал с начальником Генштаба Алексеевым. Мнение морского офицера Колчака скорее эмоциональное из-за непродолжительного знакомства с Алексеевым, а Деникин только после февральского переворота был с ним связан теснейшим образом и судить о произошедших событиях мог только со слов самого Алексеева.
Особенно в ярких воспоминаниях А.И. Деникина привлекает внимание утверждение о кристальной честности Михаила Васильевича. Так, как-то в разговоре Деникин спросил о том, что Алексеев знает по поводу измены царицы? Тот ответил неопределенно и нехотя: «При разборе бумаг императрицы нашли у нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась только в двух экземплярах – для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление. Мало ли кто мог воспользоваться ею…. Больше ни слова. Переменил разговор…»[5]. Более чем серьезное обвинение, смущает только одно, что рассказывает Алексеев Деникину с недоговоренностью, но главное, что касается вопроса об «измене», то этот злосчастный слух не был подтвержден ни одним фактом и впоследствии был опровергнут расследованием специально назначенной Временным правительством комиссией Муравьева с участием представителей от Совета рабочих и солдатских депутатов, которая не подтвердила ни одного факта об измене императрицы Александра Федоровны[6]. Обратим внимание: нет ни одного факта.
Деникин отмечает и гражданское мужество Алексеева, приведя случай, рассказанный ему самим Алексеевым, что однажды, после официального обеда в Могилеве, императрица взяла под руку Алексеева и, гуляя с ним по саду, завела разговор о Распутине. Несколько волнуясь, она горячо убеждала Михаила Васильевича, что он не прав в своем отношении к Распутину, «что старец – чудный и святой человек», что на него клевещут, что он горячо привязан к их семье, а главное, что его посещение Ставки принесет счастье. На что Алексеев сухо ответил, что для него это вопрос давно решенный. И если Распутин появится в Ставке, то он немедленно оставит пост начальника штаба… Императрица резко оборвала разговор и ушла, не простившись»[7]. Что не так в этой истории, рассказанной Алексеевым? Сам Михаил Васильевич! С его покладистым и мягким характером, который умел ладить со всеми, с такими качествами, как слабохарактерность и нерешительность, дороживший своей должностью начальника Генерального штаба – и чтобы он мог возразить императрице? Это чистая фантазия, поведанная Деникину.
И очень важно, что императрица никогда не вмешивалась в военные сферы и не могла вести разговоры о приезде Распутина в Ставку. Это было немыслимо ни для императора, ни для императрицы.
Не забыл Михаил Васильевич и государя: «В Петроград приезжал греческий принц Николай, женатый на в. к. Елене Владимировне… ездил в Ставку и Алексеев жаловался, что однажды, когда он должен был докладывать государю, у него оказался греческий королевич и в. к. Мария Павловна. Государь предложил Алексееву докладывать в их присутствии, но Алексеев попросил государя переговорить с ним с глазу на глаз»[8].
Рассказ о том, что царь мог делиться секретными сведениями с иностранным представителем, мог сочинить только человек, делающий это сознательно, что являлось, мягко говоря, уже больше, чем выдумкой. Так что не очень получилось с кристалльной честностью.
Алексеев был обязан поддерживать контакты с членами Государственной думы, Государственного совета и Совета министров. И действительно, связь с Государственной Думой была самая непосредственная, однако в очень своеобразной форме.
Борьба Государственной Думы с правительством «находила несомненное сочувствие у Алексеева и у командного состава армии и принимала все более резкие формы. Запрещенный для печати отчет о заседании 1-го ноября 1916 г. с речами Шульгина, Милюкова и др. в рукописном виде распространен был повсеместно в армии. Настроение настолько созрело, что подобные рукописи не таились уже под спудом, а читались и резко обсуждались в офицерских собраниях»[9]. В данном отчете приведена речь Милюкова на тему «Глупость или измена», напрямую направленная против председателя правительства, однако воспринимаемая обществом как обвинение против императрицы. Никаких оснований для таких обвинений не было, это было провокационное и подстрекательное заявление для общественных кругов России.
«Я был крайне поражен, – говорил мне (Деникину – А.М.) один видный социалист, побывав впервые в армии в 1916 г., – с какой свободой всюду, в воинских частях, в офицерских собраниях в присутствии командиров, в штабах и т.д. говорят о негодности правительства, о придворной грязи. Это в нашей стране… Вначале мне казалось, что меня просто провоцируют»[10].
Взаимодействие с Государственной Думой проявилось в массовом распространении лжи в армии о императрице при начальнике Генерального штаба Алексееве.
Перейдем к утверждению о том, что Алексеев являлся руководителем, организатором и координатором высшего командного состава армии по низложению царя, что именно ему принадлежала решающая роль.
Из воспоминаний генерала Лукомского: «… Государь решил ехать в Псков, куда прибыл к вечеру 1 марта 1917 г. Что побудило Государя направиться в Псков, где находился штаб Главнокомандующего Северного фронта, генерала Николая Владимировича Рузского, а не вернуться в Ставку в Могилев? Объясняется это тем, что в бытность в Могилеве при начале революции – он не чувствовал твердой опоры в своем начальнике штаба генерале Алексееве и решил ехать к армии на северный фронт, где надеялся найти более твердую опору в лице генерала Рузского»[11].
Оказавшийся в очень сложном положении Рузский пытается выяснить обстановку у Родзянко и Алексеева, которые и сообщают ему свое мнение и предлагают его поддержать.
Родзянко убеждает Рузского: «Николай Владимирович, не забудьте, что переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней; одно могу сказать: ни кровопролития, ни ненужных жертв не будет. Я этого не допущу. Желаю всего лучшего»[12].
Алексеев подтверждает: «… по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться»[13].
Далее Алексеев просит главнокомандующих фронтами сообщить свое мнение о выходе из кризиса, причем его телеграмма определено подсказывает ответ, который начальник штаба желал, чтобы они сообщили государю:
«По сообщении председателя государственной думы … наступила одна из страшных революций; сдерживать народные страсти трудно; войска деморализованы. Председателю Гос. Думы хотя и верят, но он опасается, что сдержать народные страсти будет невозможно. Что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола… Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения…
Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно свою верноподданическую просьбу Его Величеству…»[14].
Как повели себя главнокомандующие фронтов? Как и полагается командному составу, сочувствующему борьбе Государственной Думы, единодушно согласились с отречением государя. И только один главнокомандующий Румынского фронта генерал Сахаров выразил возмущение, что «…не допускает своей душе мириться с возможностью осуществления гнусного предложения председателя Думы. Я уверен, что не русский народ, никогда не касавшийся Царя своего, задумал это злодейство, а разбойная кучка людей, именуемая Государственной Думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей…»[15]. Да, выразил возмущение и… согласился с отречением «с болью в сердце».
И очень торопится Алексеев как можно быстрее устранить царя от управления страной. Поэтому и поручает директору дипломатической службы при верховном главнокомандующем Н.А. Базили по своим общим указаниям срочно составить проект манифеста отречения царя.
Из дневника Государя от 1 марта 1917 г.: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т.к. с ним борется соц.-дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этом шаг. Я согласился. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман»[16].
Алексеев старается как можно быстрее оповестить всех об отречении государя, чтобы не было никаких путей к пересмотру принятого решения:
«Председателю совета министров кн. Г.Е. Львову, копия предс. Гос. Думы Родзянко. Получено 3 марта 4 ч. 15 м.
Ввиду состоявшегося подписания его величеством акта об отречении от престола с передачей такового вел. князю Михаилу Александровичу, необходимо скорейшее объявление войскам манифеста вновь вступившего на престол государя для привода войск к присяге. Прошу Ваше Высокопревосходительство содействовать скорейшему сообщению мне текста означенного манифеста».
Через 5 минут направляется следующая телеграмма:
«Полагал бы необходимым телеграфное извещение глав союзных государств за подписью отрекшегося от престола государя о своем отречении в пользу вел. князя Михаила Александровича независимо от телеграфного уведомления их новым государем о своем восшествии на престол. В случае согласия Вашего Высокопревосходительства с этой точкой зрения, прошу о скорейшем сообщении в ставку текстов, которые могли бы быть представлены на подписание отказавшегося от престола государя»[17].
Ему мало просто сообщений об отречении царя, а необходима еще подпись царя на телеграммах о своем отречении. Как-то унизительно и не благородно.
И самый загадочный эпизод происходит в этот же день, 3 марта, в семь часов, когда Алексеев посылает телеграммы всем главнокомандующим, где сообщает о просьбе председателя Государственной Думы не пускать в ход манифест об отречении царя от престола. Из этой просьбы Алексеев делает выводы: в Государственной Думе и ее Временном комитете нет единодушия. На Родзянко левые партии и рабочие депутаты оказывают мощное давление, и в сообщениях Родзянко нет откровенности и искренности. И далее передает, что обстановка 2 марта в Петрограде «значительно спокойней, постепенно все налаживается, слухи о резне солдатами офицеров – сплошной вздор…».
Передав для отправки эту телеграмму, генерал Алексеев, проходя к себе в кабинет, сказал: «Никогда себе не прощу, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их, и послал телеграмму Главнокомандующим по вопросу об отречении Государя от Престола»[18].
Что же происходит? Явный страх у начальника Генштаба, что отречение может не состояться, и тогда придется отвечать. При этом он сам по своим источникам прекрасно знает обстановку в Петрограде, которая не соответствует паническим сообщениям Родзянко.
Кажется, все сделал Михаил Васильевич для устранения государя, но как говорится, нет предела человеческой низости и подлости. Что же произошло? Ознакомимся с незабываемыми записями Деникина: «Поздно ночью поезд уносил отрекшегося императора в Могилев. Мертвая тишина, опущенные шторы и тяжкие, тяжкие думы. Никто никогда не узнает, какие чувства боролись в душе Николая II – отца, монарха и просто человека, когда в Могилеве, при свидании с Алексеевым, он, глядя на него усталыми, ласковыми глазами, как-то нерешительно сказал: «Я передумал. Прошу послать эту телеграмму в Петроград.
На листке бумаги отчетливым почерком государь писал собственноручно о своем согласии на вступление на престол своего сына Алексея…
Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста (первый об отречении государя и сына, второй об отречении брата государя).
Телеграмму эту Алексеев, «чтобы не смущать умы», никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование»[19].
Все предусмотрел Михаил Васильевич, потому что не терял ни минуты для сообщений стране, армии и иностранным государствам об отречении царя от престола. Ну, а чтобы не возникало никаких неожиданностей (утверждение, что «было слишком поздно» совершенно неуместно) припрятал телеграмму, да и описывая этот случай Деникину, не преминул отметить у государя усталые и ласковые глаза. Очень душевный человек. Да и хранимая телеграмма в бумажнике во внутреннем кармане грела душу.
Ну а дальше… все для победы.
Уже 5 марта направляются панические телеграммы Алексеева Председателю совета министров, Председателю Государственной Думы, военному министру: «Нужно спасти войско от развала армии всеми силами, способами, ибо начало развала будет знаменовать конец борьбы с неприятелем.
…если безотлагательно не появится призыв правительства к порядку к войскам… в самой категорической и убедительной форме… то как его Величество, так и главнокомандующие не ручаются за поддержание порядка и дисциплины, следствием чего явится неминуемый проигрыш войны»[20].
Далее Алексеев направил командующим телеграмму, где сообщал о начинающейся дезорганизации правительственного аппарата и развале армии. На всех телеграмма произвела одинаковое впечатление: Ставка во главе с Алексеевым выпустила из своих рук управление армией.
По воспоминаниям управляющего делами Временного правительства: «Когда в середине апреля ген. Алексеев приехал в Петербург и в заседаниях Вр. Правительства (собиравшегося по случаю болезни А.И. Гучкова, на его квартире) обрисовывал настроение в армии, я хорошо припоминаю, какое чувство жути и безнадежности меня охватывало. Вывод был совершенно ясен. Несмотря на все оговорки, приходилось уже тогда констатировать, что революция нанесла страшнейший удар нашей военной силе, что ее разложение идет колоссальными шагами, что командование бессильно»[21].
Второго мая 1917 г. Алексеев вызвал главнокомандующих в Ставку для совещания, где и сообщил о состоянии дел: «Казалось, что революция даст нам подъем духа, порыв и следовательно победу. Но, к сожалению, в этом мы пока ошиблись. Не только нет подъема и порыва, но выплыли самые низменные побуждения – любовь к своей жизни и ее сохранение»[22].
В мае 1917 г на совещании главнокомандующих подвели итоги разрушительного воздействия переворота на армию, где Алексеев сказал в заключение: «Главное сказано, и это правда. Армия на краю гибели. Еще шаг – и она будет ввергнута в бездну, увлечет за собой Россию и ее свободы, и возврата не будет. Виноваты – все. Вина лежит на всем, что творилось в этом направлении за последние 2,5 месяца»[23].
Вспомним мнение об Алексееве генерала Брусилова: «…кто знал его, не особенно ему доверяли ввиду его слабохарактерности и нерешительности».
Волею судеб в решающее для страны время во главе армии оказался человек, не способный ею руководить, но проявивший выдающиеся качества интригана и заговорщика. Не он один это делал, но он был главным.
В ночь на 22 мая 1917 г. получена была телеграмма об увольнении генерала Алексеева от должности. Уснувшего Верховного разбудил генерал-квартирмейстер и вручил ему телеграмму. Старый «вождь» был потрясен до глубины души и из глаз его потекли слезы. В рассказе Деникину обронил такую фразу: «Пошляки! Рассчитали, как прислугу»[24].
Помните историю с поцелуем Иуды? А здесь самого настоящего Иуду поцеловал преданный им государь. Как же он заблуждался.
[1] Из воспоминаний ген. Лукомского // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 2. С. 27.
[2] Протоколы допроса адмирала Колчака чрезвычайной следственной комиссией // Архив русской революции. Москва: ТЕРРА» – «TERRA: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 10. С. 213.
[3] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 104.
[4] А.А. Брусилов Мои воспоминания. Москва: РОССПЭН, 2002. С.197.
[5] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 87.
[6] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 88.
[7] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 104.
[8] Верховное командование в первые дни революции // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 13. С. 141-142.
[9] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 105-106.
[10] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С.106.
[11] Из воспоминаний ген. Лукомского // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 2. С. 20.
[12] Документы к «Воспоминаниям» ген. Лукомского // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 3. С. 258.
[13] Документы к «Воспоминаниям» ген. Лукомского // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 3. С. 259.
[14] Документы к «Воспоминаниям» ген. Лукомского // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 3. С. 259-260.).
[15] Документы к «Воспоминаниям» ген. Лукомского // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 3. С. 262.
[16] Дневники Императора Николая II. Москва: «ORBITA», 1991. С. 625.
[17] Верховное командование в первые дни революции // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 13. С. 282.
[18] Документы к «Воспоминаниям» ген. Лукомского // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 3. С. 250, 267-269.
[19] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 124.
[20] Верховное командование в первые дни революции // Архив русской революции. Москва: ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 13. С. 284-285.
[21] Временное правительство В. Набокова // Архив русской революции. Москва: «ТЕРРА» – «TERRA»: ПОЛИТИЗДАТ», 1991. Т. 1. С. 17.
[22] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 302.
[23] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 312.
[24] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. Москва: «Наука», 1991. С. 401.
Подчеркнуто и выделено в документах нами – А.М.
