Основным внешнеполитическим событием последней недели накануне Второй мировой войны стало заключение 23 августа 1939 г. советско-германского договора о ненападении. В этой связи представляет интерес анализ реакции польского общественного мнения на эту договоренность.
Любой обзор периодической прессы был бы неполным без учета точки зрения, выражающей официальное мнение. Главный официоз страны «Польская газета» отозвался на известие о заключении советско-германского договора передовицей под названием «Демонстрация, которая не нарушит равновесие». В ней констатировалось, что произошедшее не является неожиданностью для Польши, которая в отношении СССР много лет подряд следовала политическим заветам Юзефа Пилсудского. По мнению публициста, СССР никогда не собирался быть «активным или решающим участником игры европейских сил»[1]. Это обусловлено тем, что советская Россия изначально являлась не столько европейским государством, но «евро-азиатским, ослабленным изнутри и сильно завязнувшим на Дальнем Востоке, не только не имела сил, но и не проявляла ни малейшего желания быть конструктивным элементом мирной европейской политики»[2]. Напротив, вся советская политика, по мнению санационных журналистов, была направлена на разжигание противоречий и столкновений, а еще лучше – войны в Европе. Это якобы диктовалось коминтерновской «доктриной революции», для которой война должна была «расчистить дорогу»[3]. При этом само географическое положение советской России «позволяло бы ей держаться подальше от войны на первом, а может и на дальнейших этапах»[4]. В любом случае этот договор никак не изменил политический расклад сил и прочность англо-франко-польского союза. СССР получил способ для давления на Японию, а нацистская Германия в ведущейся «войне нервов» приобрела лишний пропагандистский аргумент. В целом панической реакции на прилет министра иностранных дел Германии Иоахима Риббентропа в Москву на страницах издания не просматривается. В частности, первая страница официального издания Министерства военных дел «Вооруженная Польша» (Polska Zbrojna) 24 августа открывалась передовицей с заголовком «Манифестация польско-американской дружбы», посвященной встрече посла США с польским президентом. Правда, почти вся вторая страница была занята под корреспонденции о реакции заграничных держав на заключение пакта. Однако сами заголовки красноречиво говорят о тональности этих публикаций: «Пакт без практического значения»[5], «В Японии возмущение, в Италии и Испании растерянность»[6], «Успех для внутреннего употребления»[7]. За четыре дня до войны публицист санационной «Польской газеты», обобщая свои наблюдения за французской реакций на пакт Молотова-Риббентропа, с удовлетворением констатировал, что теперь всем стало ясно, что «Россия как фактор равновесия покинула Европу»[8]. Соглашение от 23 августа 1939 г. покончило с многолетними иллюзиями построения европейской системы на «российской опоре». Это вносило «деморализующие иллюзии на отношения с Польшей», но теперь во Франции всем станет ясно, что «Польша не является авангардом какого-то несуществующего, туманного славянского гиганта, …. но сама по себе является основанием европейского равновесия»[9]. В следующем номере в статье «Алгебра и пропаганда» публицист Витольд Ипохорски-Ленкевич охарактеризовал пакт как «типичный акт отчаяния»[10] зашедшей в тупик германской дипломатии.
По словам передовой статьи рупора польской национал-демократии «Варшавского национального ежедневника» (Warszawski Dziennik Narodowy) об этом событии просто невозможно не писать. В статье редактора издания Станислава Козицкого «Гитлер и Советы» утверждалось, что подписанное соглашение является примером конъюнктурного договора в отличие от польско-британского договора. По мнению автора, целью внешней политики СССР являлся раскол Антикоминтерновского пакта и давление на Великобританию и Францию. Он даже предполагал, что Япония и Испания в отличие от Италии, могут серьезно отнестись к советско-германскому договору. Устремления нацистской Германии трактовались как следование прагматическим интересам далеким от идеологических установок. Если первоначально Гитлеру было выгодно представлять Германию как защитницу стран Центрально-Восточной Европы от большевизма, то теперь по тактическим соображениям антикоммунистическая риторика была убрана. По мнению С. Козицкого, пакт Молотова-Риббентропа находится в одном ряду с предложениями аналогичных пактов Румынии, Югославии, Венгрии. Эти предложения являются повторениями исторически проверенной стратегии, которая заключается в «обещании очередным народам востока Европы, что ценой согласия на поглощение соседа, находящегося ближе к Германии, их оставят в покое»[11]. На самом деле истинные цели Германии заключаются в установлении своего политического господства на востоке Европы. Гитлер скорее продолжает внешнеполитическую традицию имперской Германии времен Вильгельма II. Он не остановится перед сохранением статус-кво в Восточной Европе, а будет стремится сделать из нее «свои «протектораты»[12], причем главной целью нацистской Германии на востоке польский публицист считал Украину. Эта страна «текущая молоком и медом, опирающаяся на Черное море и дающая доступ к кавказской нефти, могла бы на некоторое время успокоить немецкие амбиции и аппетиты»[13] . Исходя из этих соображений, автор предлагал лицам, ответственным за внешнюю политику, сделать соответствующие выводы.
Печатный орган польских христианских демократов «Голос народа» полагал, что пакт не привносит ничего нового в польскую внешнюю политику. По мнению этого издания, подтвердились предупреждения польской дипломатии о напрасном доверии западных демократий в отношении СССР. Более того, советско-германский договор «сильно повысил значение Польши в европейской политике»[14], поскольку для Франции и Великобритании стала очевидной ненадежность СССР. Заключая пакт, советская внешняя политика, во-первых, стремилась усилить свои позиции на Дальнем Востоке; во-вторых, получить свободу рук в отношении государств Балтии. Наконец, советско-германское соглашение было направлено на выигрыш времени для наблюдения за «изменением европейской ситуации, чтобы занять относительно нее выгодное положение»[15]. Для Германии подписание договора с СССР расценивалось как акт отчаяния и способ «устрашения противников и внесение замешательства» в сложившуюся антигерманскую коалицию. В последующих публикациях указывалось, что публицисты газеты всегда «считали наивностью начало военных переговоров со стороны Франции и Англии» с советской стороной, на помощь которой Польша «никогда не рассчитывала»[16].
В польской прессе даже публиковались сообщения о негативной реакции советских граждан на заключение пакта. В частности, в упоминавшемся выше «Голосе народа» печатались известия о том, что на советских предприятиях в знак протеста произошли забастовки, которых не было со времен российской революции 1917 г., публично сжигались в знак протеста газеты с сообщениями о соглашении между Германией и СССР. Среди комсомольцев и членов партии якобы открыто высказывалось недовольство: даже Климент Ворошилов, Андрей Жданов не поддерживали идею соглашения[17].
Представляет интерес первая реакция на сообщения из Москвы главного редактора консервативного «Слова» (Słowo) Станислава Мацкевича. В статье под названием «Van der Luebbe» ведущий публицист этого влиятельного издания утверждал, что пакт о ненападении не вызвал такого удивления в Польше, как во Франции и Великобритании. Публицист был убежден в том, что англо-французские усилия по заключению договора с СССР были изначально обречены на неудачу. По мнению С. Мацкевича, главная цель советской политики заключалась во «всеобщей европейской войне, в которой они бы не принимали участия»[18] . Причина такой позиции заключалась в том, что СССР не в состоянии принимать участие в боевых действиях. Советский транспорт с трудом справляется со своими задачами в мирное время, степень моторизации перевозок минимальна, поголовье лошадей в два раза меньше, чем накануне коллективизации, сельское хозяйство в упадке. Мобилизация и военные действия мгновенно обернутся транспортным и продовольственным коллапсом еще более серьезным, чем тот, что стал причиной российской революции 1917 г. Если к этому добавить дезориентацию командного состава РККА из-за «расстрелов генералов целыми табунами»[19], общее недовольство властями, то станет понятным, что «Советская Россия по мировым меркам не является ни особенно грозным противником, ни особенно желательным союзником»[20]. Если к этому добавить, что в силу отношений с Японией СССР вынужден держать на Дальнем Востоке значительные воинские силы, то слабость советских позиций станет очевидной. Только в Западной Европе питают иллюзии на предмет военной силы СССР, причем приблизительно такие же, какие недавно испытывали в отношении Чехословакии. Между тем на востоке от Германии единственной военной силой «остается только и исключительно Польша»[21]. Возможностей СССР хватает лишь на то, чтобы выиграть в войне против Эстонии и Латвии, но польский восточный сосед «не способен к длительным усилиям, которых будет требовать мировая война»[22]. СССР не сможет оказать какую-либо существенную помощь Германии, но приобретет «настоящий нейтралитет, эвентуальное нападение на кого-нибудь очень слабого, после чего СССР будет ждать пока поля Европы не превратятся в поля сражений, усыпанные трупами»[23]. В советско-германских отношениях главным двигателем была «трусость» Сталина, который боялся повторить судьбу императора Николая II. Именно поэтому начиная с Брестского мирного договора 1918 г., через Рапалло, советская сторона шла на «уступки и установление контактов» с Германией[24]. В свою очередь, внешняя политика Гитлера привела к тому, что из идеолога крестового похода против коммунизма и создателя Антикоминтерновского пакта, он превратился в угрозу для Западной Европы. Мацкевич уверенно заключил, что в будущей войне Польша окажется в союзе «свободных народов» против «объединенных коричневых и красных тоталитаризмов»[25]. В любом случае редактор журнала призывал не пренебрегать советско-германским пактом, поскольку полагал, что любое российско-немецкое согласие оборачивается опасностью для Польши. По словам публициста, «формула хорошей конъюнктуры для польской политики» заключается в «антагонизме Берлина и России»[26]. Поэтому он призывал читателей не прятать голову в песок, но готовится к войне «в защиту независимости и чести»[27].
Один из руководителей Польской партии социалистов М. Неджялковский на страницах левой «Рабочей газеты» (Gazeta Robotnicza) в статье «Москва и Берлин. Первые последствия» утверждал, что пакт, нацеленный против Польши, на самом деле ударил «по голове … японской»[28]. Договор являлся примером крайне неудачной внешней политики, разрушившей все рациональные основания немецкой дипломатии. Первой же реакцией публициста было утверждение о том, что после пакта «для Польши, для Великобритании и для Франции ситуация не подлежит изменению. В ближайшем будущем остается в силе наша общая воля к обороне и наше общее решение об обороне»[29]. Напротив, СССР стремится сыграть «роль «суперарбитра» в ближайшем или отдаленном будущем» и выигрывает время на сосредоточение своих усилий на дальневосточном направлении против Японии. Это обусловливало, по мнению идеолога ППС, стремление «занять выжидательную позицию на случай мирового конфликта»[30]. Эта стратегическая линия советской внешней политики оказывала значительную услугу Германии, что не укрылось от «народных масс Польши и Запада»[31].
Главный редактор национал-радикального ежедневника «АВС» Ян Королец уверял, что пакт является шагом советской дипломатии на пути политики «доведения до мировой войны, однако такой войны, в которой Советы, по крайней мере в начале, не принимали бы участия»[32]. Мировая война была необходима Коминтерну и «мировому еврейству» с целью расчищения пути «мировой революции»[33] . Именно поэтому редакция национал-радикального издания не верила в серьезность советских намерений на предмет заключения договора с Великобританией и Францией, поскольку это бы установило прочную преграду немецкой агрессии. Договор о ненападении должен был подтолкнуть нацистскую Германию к войне против государств Западной Европы, но не означал какого-либо существенного советско-германского сотрудничества. В свою очередь Германия, заключая пакт, безуспешно пыталась оказать давление на своих противников, но лишь внесла смятение в ряды своих потенциальных союзников.
В заключение отметим, что немецкие претензии к Польше встретили дружный отпор в польской прессе и поддержку позиции польской дипломатии. Британские, а впоследствии и французские, гарантии от германской агрессии получили самые высокие оценки. В этом властители общественных дум усмотрели запоздавшее признание державного статуса и особого значения Польши в Восточной Европе. В складывающемся англо-французско-польском союзе видели средство предотвращения войны и гарантию Польши от территориальных претензий Германии. Показательно то, что все от крайне правых представителей «Национально-радикального лагеря» до левых лидеров ППС объединялись в своей поддержке союза с Францией и Великобританией. В будущем военном конфликте на Польшу открыто примерялась та роль, которую в годы Первой мировой войны играла Российская империя как участник Антанты. При этом в польской публицистике не скрывали своей радости от того, что, по их мнению, Западная Европа наконец-то обратила свое внимание и надежды на Польшу, а не на Россию. Вместе с тем практически никто в польской публицистике не задавался вопросом о причинах публичного объявления Великобританией гарантий Польше в одностороннем порядке.
За неделю до Второй мировой войны заключение советско-германского пакта не считалось в польском общественном мнении прямой угрозой независимости Польши со стороны СССР. В этой связи нельзя согласиться с выводами авторов коллективной монографии под эгидой Института славяноведения РАН о том, что польская «печать заговорила о приближавшемся четвертом разделе Польши»[34]. На страницах польской прессы была распространена убежденность в том, что заключение договора означало попытку советской дипломатии отсрочить свое вступление в войну с целью перенаправления немецкой агрессии на запад. В свою очередь Германия, по мнению публицистов, надеялась шантажировать государства Западной Европы и повторить новый Мюнхен. Однако она лишь окончательно скомпрометировала идеологические основания своей антикоммунистической политики перед странами-участницами Антикоминтерновского пакта и государствами Центрально-Восточной Европы. Польские публицисты полагали, что советско-германские соглашения являются внешней демонстрацией, которая может угрожать независимости прибалтийских государств, но не Польше. При этом авторы ведущих газет были убеждены в том, что СССР получил по сравнению с нацистской Германией больший дипломатический выигрыш, усилив свои позиции на Дальнем Востоке в конфликте с Японией. Польская пресса всех оттенков общественно-политической мысли по-прежнему возлагала свои надежды на союз с Великобританией и Францией. В ее глазах советско-германское соглашение окончательно скомпрометировало СССР перед лидерами Западной Европы, подтвердив необходимость их союза с Польшей. Несмотря на негативный образ СССР в польском общественном мнении немецкая военная угроза воспринималась как многократно более существенная. Например, на страницах консервативного «Слова» СССР трактовался скорее как колосс на глиняных ногах, чем реальная угроза польской независимости. Подписанное в Москве 23 августа 1939 г. соглашение тонуло в многочисленных сообщениях о вооруженных стычках и провокациях на польско-германской границе, публикациях о решительных заявлениях британских и французских высших должностных лиц в знак солидарности с Польшей.
[1] Demonstracja, która nie zaważy na szali // Gazeta Polska. 1939. № 233. 23 sierpnia. S. 1
[2] Там же.
[3] Там же.
[4] Там же.
[5] Pakt bez praktycznego znaczenia // Polska Zbrojna. 1939. № 234. 24 sierpnia. S. 2.
[6] W Japonii oburzenie, we Włoszech i Hiszpanii konsternacja // Polska Zbrojna. 1939. № 234. 24 sierpnia. S. 2.
[7] Sukces na użytek wewnętrzny // Polska Zbrojna. 1939. № 234. 24 sierpnia. S. 2.
[8] Korab-Kucharski H. Za sprzecznościami rzeczywistość // Gazeta Polska. 1939. № 237. 26 sierpnia. S. 3.
[9] Там же.
[10] Ipohorski-Lenkiewicz W. Algebra i propaganda // Gazeta Polska. 1939. № 238. 27 sierpnia. S. 3.
[11] Kozicki S. Hitler i Sowiety // Warszawski Dziennik Narodowy. 1939. № 233. 24 sierpnia. S. 3.
[12] Там же.
[13] Там же.
[14] W.Z. Moskiewska niespodzianka // Głos narodu. 1939. № 232. 23 sierpnia. S. 1.
[15] Там же.
[16] J.T. Po podpisaniu paktu // Głos narodu. 1939. № 234. 25 sierpnia. S. 1.
[17] Rozruchy i strajki w Sowietach następstwem paktu // Głos narodu. 1939. № 235. 26 sierpnia. S. 3.
[18] Cat Van der Luebbe // Słowo. 1939. № 231. 23 sierpnia. S. 1.
[19] Там же.
[20] Там же.
[21] Там же.
[22] Там же.
[23] Там же.
[24] Там же.
[25] Там же.
[26] Там же.
[27] Там же.
[28] Niedziałkowski M. Moskwa i Berlin. Pierwsze konsekwencje // Gazeta Robotnicza. 1939. № 203. 24 sierpnia. S. 3.
[29] Niedziałkowski M. Berlin i Moskwa // Gazeta Robotnicza. 1939. № 202. 23 sierpnia. S. 3.
[30] Там же.
[31] Там же.
[32] J.K. Istotny sens paktu // ABC. 1939. № 245. 24 sierpnia. S. 3.
[33] Там же.
[34] Польша в ХХ веке. Очерки политической истории / Отв. ред. А.Ф. Носкова. М., 2012. 952 с.