Friday, October 4, 2024

Русский византизм как особенная черта отечественной интеллектуальной культуры

В советский период считалось, что начало философии в России необходимо относить к эпохе Просвещения, то есть к XVIII в. До этого в сфере интеллектуальной культуры на Руси господствовало церковное мировоззрение, или богословие. Тем самым духовное развитие Руси-России сводилось к усвоению рационалистических идей, характерных для западноевропейской культуры, пренебрегалась специфика собственного исторического пути. Однако в годы Перестройки все более настойчивым стал интерес к древнерусскому периоду русской философии, что завершилось признанием в академической и учебной литературе его особенности и значимости для развития философского мышления.

Период этот, однако, должен быть хронологически расширен, чтобы обнять собой время от Крещения Руси до конца XVII в., когда преподавание философии как учебной дисциплины стало неотъемлемой частью программы первых высших учебных заведений в Киеве и Москве. Непросто предложить общее название для такого обширного периода, чтобы охарактеризовать его отличительные черты. Но в принципе это уже сделано ранее, и остается только присоединиться к прочувствованным словам известного русского мыслителя К. Н. Леонтьева, который в книге «Византизм и славянство» (М., 1876), писал:

«Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь. Византизм дал нам силу перенести татарский погром и долгое данничество. Византийский образ Спаса осенял на великокняжеском знамени верующие войска Дмитрия на том бранном поле, где мы впервые показали татарам, что Русь Московская уже не прежняя раздробленная, растерзанная Русь!»

«Сила наша, дисциплина, история просвещения, поэзия, одним словом, все живое у нас сопряжено органически с родовой монархией нашей, освященной православием, которого мы естественные наследники и представители во вселенной. Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше, сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами, с нашим, еще старым и грубым вначале, славянским материалом».

Термин «русский византизм» нашел свое место в фундаментальной работе русского богослова, эмигранта, протоиерея Георгия Флоровского «Пути русского богословия».

Впрочем, необходимо оговориться, что трактовка самого «русского византизма» и оценка его роли в развитии русской интеллектуальной культуры разнится. Можно утверждать одно, что византизм не был скопирован, перенесен на славянскую почву в неизменном виде, но, конечно, адаптирован к специфическим культурным условиям формирующейся древней Руси и ее народа. Поэтому речь идет именно о русском византизме, то есть о приспособлении феномена христианской эллинской культуры.

Почему же важно сегодня говорить о важности византийско-русского наследия? Потому что увлеченность западноевропейской философией, произошедшая от части из-за системы преподавания, приучила мерить философское развитие периодами западноевропейской философии. По этой причине средневековая христианская философия отмечается произведениями бл. Августина Иппонского, Бернарда Клервосского, Ансельма Кентерберийского, Петра Абеляра и Фомы Аквината, как будто в Европе была единственная интеллектуальная линия, связывающая Аристотеля и средневековую схоластику. В действительности был другой философский путь – восточный, или византийский (византийское богословие). Здесь были свои систематизаторы (прп. Иоанн Дамаскин), свои неоплатоники (Гемист Плифон), рационалисты (Варлаам Калабрийский), свои мистики (св. Григорий Палама, Николай Кавасила). Посредством переводов с греческого на славянский, а отчасти и непосредственно из греческой литературы русские славяне знакомились с богословскими творениями восточной патристики и усваивали их, в том числе, с помощью философствования. Это помогает понять своеобразие интеллектуальной культуры, отразившееся в литературе Древней Руси.

Само начало философского мышления на Руси справедливо связать с процессом распространения христианской веры, то есть с Крещением Руси. Под последним понимаем не событие, отмечаемое условной датой (988 г.) а период, продолжавшийся с конца IX до начала XII в., который прослеживается по обнаружению христианских артефактов-крестов и смене погребального обряда. Принятие христианской веры русскими славянами шло довольно быстро и длительность процесса обусловлено только утверждением новой веры в областях со смешанным (балто-славянским, финно-угорским) населением. Той же причиной (смешанностью населения) объясняются так называемые языческие «восстания» XI в. и существование условного «двоеверия». Обращение в веру совершалось по примеру правителей (князя, его бояр и дружины, старейшин града-волости), поскольку в традиционном обществе была силен авторитет лидеров, а аппарат государственного принуждения еще не был достаточно развит. Поскольку общественный уклад выражался в сплоченной жизни территориальных объединений (славиний), обращение жителей областного центра (града) вело ко крещению населений пригородов и селений. Собственно, под Крещением Руси следует понимать не совершение формального церковного обряда, а мировоззренческую перемену. До этого на Руси господствовало мифологическое мышление, при котором философский подход к объяснению действительности не мог реализоваться.

Новая вера пришла на Русь в системно оформленном виде, со своим календарем, письменностью, развитым богослужением, учением об общественных отношениях (заповеди о любви к ближнему, моногамия, освящение государственной власти). Христианская вера способствовала сплочению населения страны, преодолению обычаев кровной мести, организации общественного призрения, смягчению нравов родового строя, изданию государственных законов. Вместе с тем Православие вводило Русь в сферу культурного влияния Византии и более широко – в семью христианских народов. Впрочем, следует иметь в виду, что вместе с принятием Православия было положено начало отчуждению от латинского запада, которое будет нарастать особенно с начала XIII в.

Крещение Руси имело следующие последствия для духовной жизни: развитие книжной культуры (переписка книг, создание школ грамоты), перенесение на русскую почву форм византийской эстетики (иконопись, архитектура), усвоение норм христианской нравственности, осмысление философских вопросов в категориях византийского богословия. Вместе с тем христианская культура приобрела нормативный, надстроечный характер, рядом с ней продолжала существовать традиционная народная культура с присущим ей укладом аграрных праздников и брачно-обрядовых обычаев. Христианские ценности усваивались здесь постепенно, привносили новое содержание в старые формы (сохранялась практика молитв об урожае и плодородии, приношение плодов, но они теперь осмыслялись в христианских категориях как молитва о благословении Божием).

Термины философ», «философия», «философствовать» вошли в древнерусскую литературу, однако их значение было широким в смысле указание на человека книжного, начитанного в христианском богословии. Заметим, например, что знаменитого славянского учителя св. Кирилла принято называть «Философом». Христианский проповедник, выступающий на страницах летописной Повести временных лет перед князем Владимиром также именуется «философом». По характеристике Ипатьевской летописи, князь волынский Владимир Василькович (строитель известной в Беларуси Каменецкой башни) «разумел притчи и темные слова и разговаривал с епископом много о книгах, ибо был великий книжник и философ, какого не было по всей земле и после него не будет» (под 1288 г.).

Перед византийским богословием русская мысль заняла положение молчащей ученицы, которая лишь иногда с осторожностью высказывала свои оригинальные суждения, стараясь не отходить далеко от греческих образцов. Однако это не исключает ни отличных способностей, ни выдающихся успехов. Подражательность имела место, но были и свои особенные темы, свои таланты, свои произведения, которые отличаются не только мастерством слога, но и глубиной мысли и чувства. Отметим для примера «Слово о законе и благодати» митр. Киевского Иллариона, слова святителя Кирилла Туровского, поучения Климента Смолятича и проникновенное по своей внутренней силе поучение епископа Новгородского Луки Жидяты.

В чем же преимущественно нашли точку приложения своих интеллектуальных усилий древнерусские мыслители? Не в рассуждениях о высоких предметах догматического богословия, не в рассудочных упражнениях о способах доказательства бытия Божия, вообще не в актуализации рационального знания для веры. Ведь восточное (византийское) богословие не пошло по пути противопоставления веры и знания. Выражение Тертуллиана, высказанное в полемике, «верую, ибо абсурдно», нашло иную формулу у Ансельма Кентерберийского «верую, чтобы понимать», а затем у Абеляра «понимаю, чтобы верить». В православной традиции речь идет об ограниченности человеческого разума, помраченного грехопадением. Однако вера при этом рассматривается как способ постижения духовного мира, в особенности, Бога-Творца. «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1), по славянски: «Есть же вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых». Проводится следующее различие: верой познается мир невидимый (духовный), а разумом (рассудком) – мир видимый (физический). Для восстановления утраченных в результате грехопадения знаний из мира духовного подается знание в виде откровения свыше, признание которого совершается верой, т. к. чувственных способов для его восприятия нет. Нельзя также сказать, что принятие истин веры совершается вопреки или без участия разума. Речь идет о его просвещении верой (откровением), об установлении гармонии между верой и разумом, по формуле: «верую, чтобы дополнить (очистить, усовершенствовать) понимание».

Существенной чертой восточного богословия является учение о непостижимости Бога-Творца. Его невозможно выразить в понятии, через описание свойств и качеств. Скорее можно сказать, чем Бог не является, чем то, чем Он является (отрицательное, или апофатическое богословие). Это способ определения через отрицание известных свойств и качеств. Часто истины веры (догматы) выражаются противоречивыми суждениями (абсурдными, взаимоисключаемыми): Бог Един, но при это Троичен; Бог есть Дух (нематериален) и в то же время Сын Божий становится человеком (материальным существом); Сын Божий Благ и Всемогущ, но принимает от людей крестную смерть и т.д. Такие формулировки христианских догматов призваны не отвергнуть или подчинить разум, но указать те границы, за которыми начинается вера, а рассудок бессилен. Вера становится способом преодоления ограниченности разума.

Разрешив таким образом проблему противопоставления веры и разума, восточное богословие обратилось к разуму для истолкования предметов веры с помощью притч, аллегорий, аналогий и иносказаний преимущественно библейского происхождения. Именно здесь, в первую очередь, нашли свое поле для «мудрствования» древнерусские книжники-философы, что уместнее всего рассмотреть особо на конкретных примерах.

Таким образом, можно говорить о своеобразии русского византизма, но никак не о его зеркальной подражательности. Естественная пытливость человеческого ума нашла себе широкое поле деятельности в беседах «от книг», которые вели представители духовенства. Любовь к чтению стала первой древнерусской дисциплиной, а монастырский скрипторий – первым университетом. Вкус к отвлеченному философскому размышлению на Руси развился в немалой степени благодаря влиянию византийской культуры и усвоению духовной традиции Православия.

последние публикации