Шляхетское восстание 1863–1864 гг. вызывает пристальный интерес исторической науки, как одно из важнейших фактов истории западных губерний Российской империи в XIX в. Политические, идеологические, социально-экономические, военные и др. аспекты восстания хорошо изучены, хотя, поле для исследований остается еще достаточно большим. Это в полной мере относится и к конфессиональной стороне события, без осмысления которой невозможно оценить его историческое значение, увидеть его масштаб и предопределенность судьбы. Дело в том, что восстание 1863–1864 гг., цель которого состояла в восстановлении польской государственности, в узком смысле поставило вопрос о политической лояльности Российской империи населения ее западных, в первую очередь белорусско-литовских, губерний. В более широком понимании речь шла о том, насколько глубоким было не столько политическое и социально-экономическое, сколько религиозное и культурное включение в русский историко-культурный мир широких народных масс Северо-Западного края империи за прошедшие после разделов Речи Посполитой десятилетия. Проблема заключалась в том, что до февраля 1839 г., когда состоялся Полоцкий Собор униатского духовенства, объявивший о разрыве Брестской церковной унии и общем воссоединении униатов с православными, почти 3/4 белорусов оставались католиками-униатами. Уния, изначально, а в особенной степени начиная с последней четверти XVIII в., являлась проводником латинизации церковной жизни предков современных белорусов, а также полонизации греко-католического духовенства, что сопровождалось навязыванием людям русофобии. Поэтому восстание 1863–1864 гг. стало проверкой успешности преодоления после 1839 г. католического русофобского наследия и, соответственно, прочности позиций Русской Православной Церкви на бывших территориях Польско-Литовского государства. От последнего зависели и масштаб, и судьба вооруженного выступления польских шляхетских революционеров.
Чтобы определить конфессиональные предпосылки восстания 1863 г. нужно обратить внимание на мнение по этому поводу Михаила Николаевича Муравьева. В своих «Записках об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа» он высказал убеждение, согласно которому подавление вооруженного выступления польских революционеров стало возможным благодаря упразднению Брестской церковной унии в 1839 г. и освобождению крестьян от крепостной зависимости в 1861 г. Заслугу воссоединения униатов с православием и расширения в крае позиций Православной Церкви в 1840-е – 1850-е гг. Муравьев приписывал митрополиту Литовскому и Виленскому Иосифу (Семашко; 1798–1868). Муравьев указывает на трудности, с которыми пришлось столкнуться Семашко. Они, по его мнению, состояли в том, что: 1) перешедшие в 1839 г. православие бывшие униатские священники оставались «по обычаю и по привычке более католики и поляки»; 2) воссоединенные из унии священнослужители находились в крайней бедности и зависимости «от богатых панов»; 3) экономическая и моральная зависимость крепостных крестьян от польских помещиков препятствовала крестьянам «свободно усвоить православную религию» [Муравьев М.Н. Граф Михаил Николаевич Муравьев. Записки его об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа, 1863 – 1866 гг. // Русская старина. – 1882. – Т. 36. – С. 623–646. – С. 630–632].
Муравьев особо указывает на негативную роль высших чиновников, отвечавших за западные губернии. Он говорит, что «главные правители края оказывали явное предпочтение католическому духовенству и не только не содействовали митрополиту Иосифу, но даже противодействовали во многом» [1]. Михаил Николаевич заключает: «При такой неблагоприятной обстановке дела, надо удивляться, как митрополит Иосиф удержал оное (т.е. дело возвращение населения западных губерний к православному вероисповеданию в 1830-е – 1850-е гг. – А.Р.). Правительство обязано единственно ему в совершении сего великого дела, которое с тем вместе положило в будущем твердое начало русской народности в крае и дало возможность сельскому населению бороться с мятежом»[2].
Таким образом, усмиритель восстания 1863–1864 гг. придавал конфессиональному фактору очень большое значение и высоко ценил роль митрополита Иосифа (Семашко). Однако из его слов следует, что одной из важнейших предпосылок трагических и кровавых событий 1863–1864 гг. являлась ошибочная правительственная политика России в конфессиональной сфере, которая способствовала сохранению в крае доминирования католичества и полонизма, вело к нарастанию польских революционных сил.
Действительно, приходится признать, что в 1840-е – 1850-е гг. правительством империи были приняты управленческие и политические решения, которые препятствовали возвышению православия в западных губерниях.
Первым в ряду таких решений нужно назвать положение «Об обеспечении православного сельского духовенства», вступившее в силу 20 июля 1842 г. Его идея заключалась в том, чтобы обеспечить достаточное материальное содержание воссоединенного из унии духовенства с одновременным устранением платы за требоисправление (крещение младенцев, венчание браков, погребение умерших, освящение жилищ и проч.), как причины взаимного недовольства духовенства и верующих. Священники имели следующие источники доходов: 1) казенное жалование; 2) церковные земельные наделы в 36 десятин; 3) обработка из них 10 десятин в пользу священника прихожанами; 4) доставка от них же руги; 5) казенные приходские жилые помещения с ремонтом и отоплением их от прихожан; 6) прочие доходы от них же[3].
Положение «Об обеспечении православного сельского духовенства» имело крайне негативные последствия. Во времена унии священники хотя и брали плату за требы, но жили в основном не столько за счет прихожан, сколько за счет собственных имений, церковных фундушей (пожертвованных благодетелями земельных участков, недвижимого имущества, доходных предприятий и проч.), а также материальной и финансовой поддержки со стороны дворян-католиков. То есть для крестьян-униатов они не представляли большого экономического бремени. Кроме того, священники плохо ли, хорошо ли с современной точки зрения, но были тесно и органично вплетены в жизнь общества. В 1842 г. все изменилось. Для крестьян повинность в отношении духовенства стала неприятной лишней барщиной – «поповской барщиной», как они ее называли[4]. У священников же казенные дома, казенное жалование (весьма небольшое), казенные земли, казенный хозяйственный инвентарь, бедность, из которой не было выхода, – все это способствовало развитию индифферентности к пастве, потери тесного контакта с ней. «Духовенство, – писал в 1863 г. виленский губернатор С.Ф. Панютин, – отличается поразительной бедностью и вследствие забот о средствах пропитания, оно апатично относится ко всему, что вокруг него совершается, мало заботясь о своем влиянии на прихожан и резко отличаясь образом жизни от католического духовенства, гордого своим значением и своим сравнительным богатством»[5].
Особую роль играла узаконенная в 1842 г. материальная зависимость клира от польских землевладельцев. Священники вынуждены были заискивать перед презиравшими их помещиками-католиками, чтобы добиться исполнения крепостными крестьянами церковных повинностей. В глазах прихожан это выглядело ужасно и, мягко говоря, не добавляло православным лицам духовного звания авторитета. В таких условиях невозможно было добиться усилении влияния православного духовенства на простой народ, а тем более разрушить представление о католичестве как о «господской вере», которое столетиями навязывалось западнорусскому населению.
Плачевное материальное положение воссоединенного духовенства, падение его социального положения и значения признавал Московский митрополит Филарет (Дроздов) – ныне Московский святитель. В 1859 г. он написал: «К прискорбию, нельзя отрицать, что в двадцатилетнее время после полоцкого акта 1839 года, совершилось много событий, и сделано немало ошибок, которыми могла воспользоваться латинская пропаганда. Связь воссоединенного духовенства с его паствою, которая оказалась довольно удовлетворительною во время воссоединения, и должна бы более укрепляться временем, оказывается, напротив, недовольно крепкою. Требуется особенное внимание, чтобы поддержать сие духовенство и связь его с паствою»[6].
Можно без оговорок согласиться с выводом современного исследователя С.В. Римского, который заключает, что «закон 20 июля 1842 г. противопоставил духовенство прихожанам, подменяя добровольные отношения обязательной повинностью, уподобляя клир помещикам-полякам»[7].
Важной ошибкой имперского правительства так же являлось его недостаточное внимание к церковно-строительному делу. Правительство не выделяло достаточно средств для ремонта старых и строительства новых церквей. Усилиями архиепископа Иосифа (Семашко) в первой половине 1840-х гг. были восстановлены и отреставрированы несколько древних православных храмов в Вильно, Ковно, Пожайском монастыре. Они являлись живым свидетельством древнего западнорусского православия. Но в общем ситуация была безрадостной. В 1851 и 1852 гг. последовали высочайшие повеления о приглашении гражданскими властями помещиков заботиться о православных храмах. Было также предложено рассмотреть вопрос о строительстве в белорусско-литовских губерниях православных церквей по типовым проектам[8]. Однако повеления императора ни к чему не привели[9]. Польские землевладельцы-католики со злорадством наблюдали за тем, как ветшали православные церкви, ничего не предпринимая для исправления ситуации. Некоторый сдвиг наметился в царствование Александра II[10]. Однако в отчете за 1863 г. виленский гражданский губернатор С.Ф. Панютин писал: «Часть церквей помещается в частных домах, другая в полуразрушенных деревянных зданиях, едва имеющих подобие церквей»[11].
Убогое состояние многих православных храмов резко контрастировало с величественными и богато украшенными костелами, о которых, не жалея средств, заботилось все шляхетское католическое общество. Со стороны католической знати это было наглядное заявление о том, что белорусско-литовские губернии продолжают оставаться польскими провинциями, лишь по историческому недоразумению вошедшими в состав России.
Приходится признать доведение до бедности воссоединенного от унии православного духовенства и отсутствие должной заботы о церковно-строительном деле провалом конфессиональной политики российского правительства. Этот провал вел к дискредитации православия и усилению полонизма и католичества в западных губерниях, а следовательно, к возобновлению и нарастанию польских амбиций, подорванных после подавления восстания 1830–1831 гг.
Провал конфессиональной правительственной политики в крае был усилен конкордатом, заключенным между Римско-Католической Церковью и Российской империей 22 июля 1847 г.[12] Положения конкордата не вели к значительному усилению католичества в России, но сам факт его заключения воодушевил польское общество и дал мощный импульс активизации Костела. Помимо этого, конкордат повлиял на высшее чиновничество в западных губерниях, заставил его не ограничивать деятельность католического духовенства, но во многих случаях потакать ему. 30 октября 1851 г. митрополит Иосиф (Семашко) в прошении, поданном на имя императора Николая I с тревогой писал, что позиция, занятая по отношению к католичеству государственной администрации в западных губерниях после 1847 г., ведет к тому, чтобы, по словам владыки, «уронить дело воссоединения и посрамить делателей на его пользу, а может быть, их примером отклонить навсегда попытки действовать на пользу России и Православия»[13].
Впрочем, отсутствие должной поддержки восстановлению позиций Православной Церкви после воссоединения униатов со стороны российских чиновников, а, прежде всего, со стороны виленских генерал-губернаторов, отвечавших за западный регион империи, объясняется не только и не столько конкордатом 1847 г. Подробное рассмотрение взаимоотношений митрополита Иосифа (Семашко), стоявшего на острие противостояния русского и польского духа, и виленских генерал-губернаторов Ф.Я. Мирковича (1845–1850), И.Г. Бибикова (1850–1855), В.И. Назимова (1856–1863), позволяет выявить основополагающую причину проблем с утверждением православия в 1840–1850-е гг. Она не заключалась, как полагали многие дореволюционные авторы, в личностной составляющей. Несмотря на значительную разницу во взглядах и личное положение при дворе, виленские генерал-губернаторы в это время неизменно воспроизводили одно и то же отношение к Православной Церкви в крае. Также не выглядит состоятельным то предположение, что их конфессиональная политика была связана с попытками либо силой замирить польскую элиту, либо уступками добиться с нею примирения в зависимости от общего направления царствований императоров Николая I и Александра II. Представляется, что причина, по которой высшие должностные лица Северо-Западного края вопреки их прямым обязанностям препятствовали успехам православия на белорусско-литовских территориях, заключается в следующем.
Как известно, Николай I тяготился сложившейся в России дворянократией, но, несмотря на желание, не решился подорвать ее фундамент – крепостное право. Сверх того, наложив на общественную жизнь страны строгие ограничения, он фактически согласился с мнением самого дворянства о том, что оно является самой верной опорой трона. При императоре Николае Павловиче певцы русской народности и православия пели свою песнь в цензурной клетке.
Такие отношения самодержавной власти и дворянства проецировались на западные губернии. Эти земли император Николай I стремился бесповоротно интегрировать в состав империи. Но здесь высший слой составляли польские и полонизированные западнорусские дворяне, ненавидевшие Россию. Тем не менее, их могущество сохранялось. На них, при всех оговорках, власть пыталась опереться в западных губерниях так же, как и на русских дворян в глубине России.
Польскому католическому высшему обществу Николай I не доверял, зная его мечты возродить Речь Посполитую в границах 1772 г. Поэтому он постарался держать его в «ежовых рукавицах». Чтобы вырвать западнорусское население из религиозной зависимости от католичества, он поддержал инициативу упразднения церковной унии. Чтобы сократить власть помещиков над крестьянами, ввел инвентари. Чтобы усмирить полонизм, наложил на польскую культуру и Польский Костел разного рода запреты и ограничения. Но это были лишь полумеры. Они не могли привести западные губернии к окончательной интеграции с Россией. Единственный выход заключался в том, чтобы найти опору власти помимо польской шляхты, подорвав дворянократию в белорусско-литовских землях. Вместо шляхты можно было опереться на белорусское, уже православное после 1839 г. крестьянство. Для этого требовалось отменить крепостное право в западных губерниях, социально и экономически поддержать крестьян, противопоставив их польской элите, решительно поддержать Православную Церковь и подорвать сложившееся во времена польского господства доминирование католичества, обеспечивавшего идеологический фундамент полонизма. Осуществление такого сценария было невозможно в рамках идеологии русской имперской государственности, отвергавшей, в отличие от, например, этно-конфессиональной политики Австрийской империи, практику противопоставления друг другу разных этнических и конфессиональных групп населения.
Продолжение следует…
[1] Там же. С. 631.
[2] Там же. С. 632.
[3] Высочайше утвержденное положение об обеспечении православного сельского духовенства землями, домами и единовременными пособиями в губерниях: Витебской, Могилевской, Минской, Гродненской, в Ковельском и Овручском уездах Волынской и в Белостокской области // ПСЗРИ, собр. 2. Т. 17. Отд. 1, 1842 г., № 15872. С. 771–780.
[4] РГИА. Фонд 796. – Оп. 205. – Д. 280. Указы и уведомления митр. Иосифу о поручении ему обозрения Могилевской и Полоцкой епархий, присутствовании в Синоде. Указ Святейшего Синода Литовскому митрополиту Иосифу об обозрении Могилевской и Полоцкой епархий. – Л. 3 об.
[5] РГИА. Фонд 1267. – Оп. 1. – Д. 4. Отчет Виленского гражданского губернатора за 1863 год (к журналу Комитета от 12 мая 1864 г.). – Л. 64.
[6] Филарет, (Дроздов), митрополит. Собрания мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам, издаваемое под редакциею преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского: в 7 т. / Ф. Дроздов, митрополит. – Санкт-Петербург; Москва : Синодальная типография, 1885–1887. – Т. 4. – С. 440.
[7]Римский, С.В. Конфессиональная политика России в Западном крае и Прибалтике XIX столетия / РимскийС.В. // Вопросы истории. 1998. № 3. – С. 25–44. – С. 28.
[8] РГИА. Ф. 1284. Оп. 225. Д. 24. Л. 48–55, 57–64.
[9] Святейшему Правительствующему Синоду, от 21 марта за №972, с заключением относительно принятия мер для приведения церквей Литовской епархии в должное благолепие // ЗИМЛ. Т. 3. С. 1192–1199. С. 1194.
[10] Святейшему Правительствующему Синоду, от 21 марта за №972, с заключением относительно принятия мер для приведения церквей Литовской епархии в должное благолепие // ЗИМЛ. Т. 3. С. 1192–1199. С. 1192.
[11] РГИА. Фонд 1267. – Оп. 1. – Д. 4. Отчет Виленского гражданского губернатора за 1863 год (к журналу Комитета от 12 мая 1864 г.). – Л. 63.
[12] РГИА. Фонд 821. – Оп. 125. – Д. 41. Исторический очерк учреждения и деятельности Римско-католической духовной Коллегии, составленный чиновником МВД А. Мамантовым. – Л. 41–44.
[13] Всеподданнейшая просьба, от 30 октября 1851 года // Записки Иосифа Митрополита Литовского (ЗИМЛ). Т. 2. С. 447–449. С. 448.
