Tuesday, November 5, 2024

Положение славянских народов в XIX веке в оценках словацкого мыслителя и политического деятеля Людовита Штура

Людовит Штур (1815-1856) по праву считается крупнейшим словацким политическим и общественным деятелем, мыслителем и литератором XIX века. К заслугам Людовита Штура относится не только то, что он стоял у истоков словацкого национального движения, но и то, что он являлся создателем и успешным популяризатором современного словацкого литературного языка. Кроме того, Штур широко известен и как самобытный и оригинальный мыслитель общеславянского масштаба, который в своём знаменитом трактате «Славянство и мир будущего», впервые изданном на русском языке в переводе известного русского учёного-слависта В.И. Ламанского в 1867 г., дал точную, нелицеприятную и самокритичную оценку состоянию славянских народов, предложив одновременно и программу выхода из глубокого кризиса, в котором оказались славяне. Мысли Штура, высказанные им почти двести лет назад, продолжают в огромной степени сохранять актуальность и в наше время.

***

Становление Штура как мыслителя и общественного деятеля проходило в словацком идейном и социально-политическом контексте, для которого был характерен повышенный интерес к славянской истории и культуре и широкое распространение идеи славянской взаимности, одним из родоначальников и апологетов которой был уроженец Словакии Ян Коллар (Dejiny Slovenska 2000: 185)[1]. Кроме того, на общественно-политические взгляды Штура огромное влияние оказали ход и итоги революции 1848-1849 гг. в Австрийской империи, заключавшиеся как в поражении словацкого национального движения, так и в целом неудачных результатах национальных движений других славянских народов Дунайской монархии.

Констатируя хроническую неспособность славянских народов к объединению и к совместным действиям, Штур эмоционально восклицал: «Нам легче ненависть, нежели любовь, мы скорее разлучаемся, нежели сходимся, руки наши скорее убивают, чем обнимают братьев… Славянский мир от своих злосчастных разделений и раздоров представляет теперь… одни развалины» (Штур 1867: 3)[2].

Словацкий мыслитель красочно и выразительно рисовал современное ему безрадостное положение южных и западных славян: «Раздирает душу зрелище, представляемое народом, самым многочисленным в Европе, разделённым, разбитым, разорванным. Там он томится под игом турок, здесь веками служит немцам, прежней Священной Римской империи, теперь – австрийцам, пруссакам и саксонцам; там он поглощается и порабощается итальянской, здесь – мадьярской стихией, повсюду он запряжён в триумфальную колесницу чужеземцев, только предлагает материал для чужих проектов и, в награду за всё это, ещё подвергается насмешкам, стыду и позору. Жалко видеть, – восклицал Штур, – как значительная часть этого народа на берегах Лабы и Одры, по берегам Поморья Балтийского, уже вся вымерла под тяжёлым игом немцев, на север от Италии перешла в чужую народность, а в Турции отпала от веры своих отцов и стала главной опорой угнетателей своей родины. Таково зрелище, поражающее пробуждённое чувство славянина…» (Штур 1867: 3)[3].   

Многовековое пребывание под чужеземной властью оказало, как небезосновательно полагал Штур, крайне негативное влияние на культуру и моральный облик ряда славянских народов. В частности, Штур весьма язвительно и критически отзывался о близких и хорошо знакомых ему чехах, политические лидеры которых разочаровали его в ходе революции 1848-1849 годов и в 1850-е годы. «Нельзя глубоко не жалеть, что есть некоторые славяне, например, чехи, которые, обманутые ложными западными либеральными воззрениями, в своих суждениях о нашем славянском мире руководятся мнениями Запада и глядят на себя сквозь чужие очки» (Штур 1867: 123)[4], – с грустью констатировал словацкий национальный деятель.

По мнению Штура, «чехи особенно увлеклись конституциями и конституционными играми Запада. Благодаря усилиям остроумного, но поверхностного Гавличка, конституция и реакция стали у них главным словом дня. Этими западными идеями Чехия всё более отдаляется от славянства и стесняет своё развитие. Говоря откровенно, мы прежде предполагали в чехах больше такта и дельности» (Штур 1867: 140)[5]. Особое неприятие у Штура вызывала готовность ряда чешских политиков и общественных деятелей идти на сделки с австрийскими властями ради сиюминутных выгод. «Какой из Чехии образовался питомник для гнусной тайной австрийской полиции! – восклицал Штур. – Вот почему чехи не любимы у остальных славян» (Штур 1867: 122)[6].

Ещё более критически Штур отзывался о поляках, давая крайне уничижительную характеристику польской элите и польской шляхте в целом. По словам словацкого деятеля, вся Польша «служила только дворянству, его прихотям и удовольствиям. Без страха перед верховной властью оно обратило народ в самое постыдное рабство… Дворянство разучилось военному делу и легко было подкупаемо вследствие своей страсти к наслаждениям, а народ страдал в глубоком рабстве. Кто же виноват в несчастии Польши? Сами поляки. Народ, так жалко заправлявший своим государством, решительно не может иметь призвания на создание новых государственных форм или на руководство другими народами» (Штур 1867: 162)[7]. Комментируя постоянное стремление поляков возродить своё государство вооружённым путём, Штур обоснованно замечал, что «часто повторявшиеся после раздела Польши попытки её восстановления ни к чему не приводили благодаря недостатку единодушия у поляков, и некоторые из этих попыток страдали уже слишком большою нелепостью. «Поляки дерутся на всех баррикадах, – с иронией замечал словацкий мыслитель, — но это не приносит им ни пользы, ни чести». Со всеми почти вступали они в союзы, и только к своим ближним, к своим братьям, становились они спиною…» (Штур 1867: 163)[8]

Весьма нелестно и критически отзывался Штур и о хорватах и Хорватии, внутриполитическое положение в которой он хорошо знал. По меткому замечанию Штура, «в Хорватии издавна господствующее тёмное католичество сделало народ умственно вялым и бесчувственным и глубоко его испортило» (Штур 1867: 137)[9]

При этом Штур обращал внимание на то, что, несмотря на хроническую раздробленность и усобицы, славяне никогда не забывали «об общем происхождении и родственных узах… Голоса, напоминающие распавшимся славянским племенам об их общем происхождении и об утраченном единстве, подавались в славянском мире Св. Кириллом и Мефодием, Нестором, Св. Прокопием, Далимилом, Пясецким… Так жила в могучих гуситах память о некогда общей всем нашим племенам греческо-славянской церкви, почему и гуситы сносились с цареградским патриархом о присоединении их к Православной церкви» (Штур 1867: 127)[10]. Штур, однако, реалистично констатировал, что славянам всегда недоставало «объединяющих и возвышающих» идей для объединения; само же осознание ими «племенного единства» было бессильно «удержать племена от несогласия и раздоров».

Наибольшие надежды после 1849 г. Штур связывал с Россией и русским народом, моральные и деловые качества которого он оценивал очень высоко. По его словам, «если кто из славян имеет право на гордость, то это, конечно, русские. Они не величаются перед миром, как англичане, своим могуществом, богатством и почётом» (Штур 1867: 124)[11]. Вспоминая о своих впечатлениях, связанных с походом русской армии для подавления венгерского антигабсбургского восстания в 1849 г. и об опыте общения словаков с русской армией во время наполеоновских войн в начале XIX века, Штур писал: «Неиспорченной душе славянской в высшей степени противно всякое величанье и важничанье… Таков был Суворов, муж железной воли, самой скромной внешности, глубочайшей набожности и бесконечной доброты. Дух русского народа живёт в русском войске. Тогда как австрийские офицеры обходились с солдатами надменно и ругали солдат собаками, русские вне службы со своими людьми обращались братски и дружески. Жаль, – эмоционально восклицал Штур, – что онемеченные дети славян в австрийском войске так выродились и приняли гадкие нравы!» (Штур 1867: 126)[12].

Воспринимая Россию как единственное независимое славянское государство в середине XIX века, а русских как народ, в наибольшей степени сохранивший традиционные славянские ценности и добродетели, Штур связывал возможность объединения славян именно с Россией, о чём он высказывался предельно откровенно. «Если славяне не могут ни образовать союзнических (федеративных) государств, ни устроиться и развиться в Австрии, то остаётся третий, единственно верный и полный будущего способ – соединение всех славян с Россией, – рассуждал словацкий мыслитель. – Признаемся откровенно: разве все наши национальные стремления имели бы какой-нибудь смысл, значение и будущее без России, при непомерной к нам ненависти чужеземцев, которым мы уже покорились?» (Штур 1867: 157)[13]

***

Мысли Штура оказали колоссальное воздействие на общественно-политическое развитие Словакии во второй половине XIX и в XX веках, предопределив, в частности, широкое распространение русофильских настроений как среди словацкой политической и интеллектуальной элиты, так и среди широких народных масс. «Русофильство красной нитью проходит через всю нашу историю» (Jirásek 1923: 325)[14], – обоснованно констатировал в 1923 г. чехословацкий историк Й. Йирасек, имея в виду прежде всего словаков.

Многие из мыслей Л. Штура в известной степени сохраняют актуальность и в настоящее время, когда славянский мир остаётся расколотым, а хронические славянские распри и междоусобицы, искусно провоцируемые, разжигаемые и управляемые извне, объективно продолжают служить интересам многочисленных врагов славянских народов.  

                                                           Литература

            Штур Л. Славянство и мир будущего. Послание славянам с берегов Дуная. Перевод неизданной немецкой рукописи с примечаниями Владимира Ламанского. Москва: В университетской типографии, 1867.

            Dejiny Slovenska. D. Čaplovič, V. Čičaj, D. Kovač, L. Liptak, J. Lukačka. Bratislava: AEP, 2000.

            Jirásek J. Slováci a Rusko // Prúdy. 1923. Ročník VII. Číslo 7.


            [1] Dejiny Slovenska. D. Čaplovič, V. Čičaj, D. Kovač, L. Liptak, J. Lukačka. Bratislava: AEP, 2000. S. 185.

            [2] Штур Л. Славянство и мир будущего. Послание славянам с берегов Дуная. Перевод неизданной немецкой                 

              рукописи с примечаниями Владимира Ламанского. Москва: В университетской типографии, 1867. С. 3.

           [3] Там же.

           [4] Там же. С. 123.

           [5] Там же. С. 140.

           [6] Там же. С. 122.

           [7] Там же. С. 162.

           [8] Там же. С. 163.

           [9] Там же. С. 137.

           [10] Там же.

           [11] Там же. С. 124.

           [12] Там же. С. 126.

           [13] Там же. С. 157.

           [14] Jirásek J. Slováci a Rusko // Prúdy. 1923. Ročník VII. Číslo 7. S. 325.

Мирослав ГОРНЯК
Мирослав ГОРНЯК
Мирослав Горняк - доктор философии (Словакия).

последние публикации