В Сербском, а, позднее, Югославском, Королевстве политика была «всем и вся».
Слабые отголоски всеобщей заполитизированности югославянского общества дошли до нашей поры. Трудно представить себе российского студента, по пути на пары покупающего утреннюю газету – причем газету не про футбол или «про это», а умную и спокойную газету с аналитическими статьями. В Сербии же день начинается с утреннего кофе и утренних вестей.
До святителя Николая Велимировича «Сербская Церковь занимала свое место в обществе, но политически она была маргинальна».
О том свидетельствуют многие видные сербские мыслители.
«В Сербии той поры духовное сословие ценилось невысоко, ибо было весьма мало священника, которые бы что-то значили в интеллектуальном смысле. Не говорю, что не было добрых и порядочных священников, но никто не сможет убедить меня в том, что ряса сама по себе хоть кому бы то ни было обеспечила некое общественное положение, в том случае, если священник, как конкретная личность, ничего из себя не представлял. Ряса сама по себе ничего не значила…
Многие священники, уехав в село, и сами окрестьянивались, отказавшись от светскости. Но многие из них занимались и политикой, и, таким образом, становились широко известными не только в своем краю, но и во всей стране. Но, входя в политическую жизнь, они прерывали свою связь с паствой»« [1].
С появлением же Николы Велимировича, ставшего епископом Николаем, все в корне переменилось. Умный и образованный, незаурядный оратор, тонко разбирающийся в идейных и эстетических тенденциях развития современной мировой культуры, он был – в то же самое время – непреклонным исповедником правды Христовой и сербского родолюбия.
Никола Велимирович был не просто ярким общественным деятелем, который пересыпал речи цитатами из Писания, но он был воплощением собственно церковного православного ответа на те или иные вызовы современности.
Таким вызовом Сербской церкви в межвоенную эпоху были события, спровоцировавшие Конкордатский кризис.
***
Как известно, Югославия, точнее Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев получилось из соединения сербских королевств и обширной территории Австро-Венгрии, населенной южными славянами. Роковым для сербского народа было решение короля Александра Карагеоргиевича выстраивать унитарное государство, которое бы населяли некие югославяне. При проекте югославянства игнорировалось то, что никто из словенцев или хорватов не собирался отрекаться от своих корней.
Когда в 1928 году разразился очередной хорватский кризис (о котором будет сказано ниже), то король Александр был готов пойти на «ампутацию», оставив за Сербией и Далмацию, и Боснию с Герцеговиной, и междуречье рек Савы и Дравы – вплоть до восточных границ исторической Хорватии… И, если бы словенцы были бы настроены так же непримиримо по отношению к сербам и к Югославии, как хорваты, то, в конце концов, король, возможно и пошел бы на это. Однако словенцы были настроены проюгославски, и король решил, что новое обострение «хорватского вопроса» рано или поздно сойдет на нет, а потому мирного развода не произошло.
9 октября 1934 года в Марселе усташам удалось организовать убийство югославского короля Александра-Объединителя. Убийство короля Александра привело к ослаблению центральной власти, однако ожидаемого заговорщиками восстания хорватов по ряду причин не произошло.
Регентский совет, управлявший страной ввиду несовершеннолетия наследника, предпринял попытку привлечь на свою сторону умеренных хорватских политиков. Однако лидер ведущей хорватской силы Влатко Мачек требовал от Белграда слишком – как тогда казалось – многого: пересмотреть конституцию и предоставить Хорватии автономию. Личные переговоры югославского премьера Милана Стоядиновича с политическим лидером хорватов ни к чему не привели, и тогда правительство попыталось найти поддержку у католической церкви.
Хорваты являются весьма ревностными католиками. Новохорватский национальный корпус сформирован не почвой, не языком и не кровью, а духом пограничья европейской католической культуры.
И вот летом 1935 года правительство Стоядиновича решило предпринять ряд шагов, которые смогли бы убедить католиков Хорватии в том, что Югославия вовсе не является «Великой Сербией», но представляет собой державу, обеспечивающую поддержку и развитие католицизма.
Напомним, что изначально идеологи югославянства всячески подчеркивали секулярный характер государства, предполагая, что «обрядовые различия помешают делу перетапливания различных народов в югославянском плавильном котле».
Еще 6 января 1919 года регент Александр лишил Сербскую Православную церковь привилегированного положения «государственного исповедания». Однако, несмотря на то, что было объявлено о равноправии конфессий и об отделении Церкви от государства, королевская власть продолжала жестко контролировать церковную жизнь.
Король имел право подтвердить или не подтвердить выбор не только патриарха, но и архиерея, а сама церковная жизнь после ликвидации в 1929 году Министерства вероисповеданий контролировалась Министерством Юстиции и Министерством Просвещения. В лице соответствующих министров государство всегда могло воспользоваться правом вето в вопросах, касающихся православной церкви.
«Одобрение или неодобрение дополнительного налога может служить (и насколько известно, действительно служит) в качестве весьма эффективного средства в руках государственной административной власти, направляющей церковную политику в направлении, подчас отнюдь не соответствующем церковным интересам. Это делает церковную автономию иллюзорной» [2].
Впрочем, существование финансовых рычагов, разумеется, не было самым страшным в той ситуации.
Гораздо опаснее было то, что в тогдашней Югославии начало реализовываться на практике то, за что мы обычно браним Соединенные Штаты.
Речь идет о том, что вместо целостного мировоззрения людям навязывали в качестве нормы некую шизофрению: в одних ситуациях можно было вести себя так, как подобает христианам, а в других предлагалось оставить исповедание лишь для круга семьи.
В качестве характерного эпизода очередной антицерковной волны сербский церковный историк Джёко Слиепчевич приводит скандал с «Проектом закона об отделении церкви от государства», который был подан на рассмотрение Скупщины Югославии 1 февраля 1933 года. «Проект» предусматривал в течении года безо всякой компенсации отторгнуть недвижимость, принадлежащую церкви, а все школы, больницы и т.п. передать в ведение государства.
Государство, согласно «Закону о СПЦ от 8 ноября 1929 года» имело право экспроприации церковной собственности. И данный «Проект» ничего не выдумывал нового, но предлагал довести дело до логического конца [3].
«От таких предложений до коммунистического переустройства общества остался один лишь шаг», комментировал «Гласник СПЦ» этот «Проект», составленный, кстати говоря, сыном православного священника.
«Скоро мы окажемся в катакомбах, где и вернемся к целостности образа мысли и образа действий. Но какой позор для сербской церкви допускать до таких искушений, вместо того, чтобы найти возможность выработать православное мировоззрение, дающее ответы на вызовы эпохи» [4].
Это – отдельная тема, а пока, в заключение краткого экскурса, добавлю, что высшее духовное образование в Югославии преподавалось не по российской дореволюционной модели – в Духовной Академии – что отвечало бы чаяниям епископата СПЦ, но по европейской модели – на Богословском факультете Белградского Университета.
Что же касается преподавательского состава и учебной программы, то они утверждались Министерством просвещения «с учетом принятия во внимание мнения церкви». По мнению св.Синода гораздо более приемлемой была бы формулировка «с учетом согласия церкви»[5].
Впрочем, «Закон о СПЦ» учитывал пожелание св.Синода «гарантировать право сотрудничества при разработке государственных законов, которые касаются Сербской Православной Церкви».
***
Разговоры о заключении договора между папой и королевским правительством, который бы регулировал правовое положение католической церкви в Югославии и ее отношения с папским престолом, велись еще при жизни короля Александра.
Потому неверно воспринимать Конкордат как гром среди ясного неба
Впрочем, патриарх Варнава относился к королю Александру с безграничным доверием. Но нужно всегда помнить о том, что в королевской Югославии православный патриарх был едва ли не «свадебным генералом» при дворе Его Величества.
Поэтому корректнее говорить не о политической наивности первоиерарха, «который и помыслить не мог, что потомок легендарного Кара Георгия пойдет на некий шаг, который нанесет православной церкви ущемление», но о политической беспомощности.[6]
Оценивая задним числом сложившуюся ситуацию, патриарх Гавриил в своих мемуарах подчеркивал мысль, что «Церковь пропустила момент появления на политической сцене Конкордата. И не проявляла должного внимания этой проблеме, не позаботившись заранее о том, чтобы проконсультировать госчиновников по поводу тех «подводных камней», которые могут содержать подобные договоры».
Исходя из логики, изложенной патриархом Гавриилом в своих мемуарах, именно отсутствие консультаций является основной причиной конфликта.
Поначалу Синод проявил беспечность и не позаботился о разъяснении своей позиции по данному вопросу. Существовала возможность не просто ознакомиться с текстом проекта Конкордата, но и высказать неодобрение по спорным вопросам.
Между тем, трудно представить себе ситуацию, в которой бы патриарх Варнава, кстати, ставший патриархом благодаря личной заинтересованности короля Александра, возвысил бы голос «против Короны» или позволил бы это сделать членам Синода.
Архипастыри Сербской Церкви, отдавали себе отчет в том, что члены Югославского Королевского наместничества и депутаты Скупщины вовсе не являются сербскими князьями, извиканными – т.е. позванными народным вече – на защиту православной Сербии от турецкого гнета или латинского лукавства.
Однако никто не мог предположить, что политические маневры могут зайти так далеко. Что та держава, которая некогда воспринималась как Великая Сербия, теперь же из насквозь масонской Югославии станет превращаться в Великую Хорватию.
С другой стороны, реальные политики – в первую очередь Милан Стоядинович, метивший в вожди – не воспринимали Сербскую Православную Церковь как субъекта общественно-политической жизни. Так оно и было. И коммунисты, пришедшие к власти в результате гражданской войны 1941-1945, просто радикальным образом провели в жизнь положения «Закона о СПЦ от 8 ноября 1929 года».
В 1930-х годах Православная церковь понималось реальными югославскими политиками как некий символ старой доброй Сербии.
Не более того.
Ватикан – совсем иное дело.
Договорившись с Ватиканом, можно было договориться о возможности получения доступа к рычагам реального воздействия на ситуацию в Хорватии, ключевые фигуры которой пытались держаться политики тотального несотрудничества с Белградом.
***
Процедура принятия Конкордата предполагала то, что подписанный югославским министром юстиции в Риме документ должен был быть ратифицированным в Скупщине и передан в Сенат. Т.о. решающее слово говорит именно Скупщина.
Первым звоночком надвигавшейся бури был разговор между министром юстиции Драгутином Койичем и черногорским митрополитом Гавриилом, состоявшийся в конце апреля 1935 года. Митрополит обратил внимание министра на то, что личная убежденность патриарха Варнавы в добронамеренности представителей королевской власти еще не говорит об отношении Церкви к означенной проблеме:
«Его Святейшество Варнава возглавляет Церковь, но по уставу он не может принимать решения без полного согласия св.арх. Собора и св.Синода. Тем более, когда вопрос стоит о такой деликатной и важной проблеме, жизненно важной для Сербской Церкви. В конкретном случае патриарх может дать согласие, если есть на то согласие большинства епископов, имеющих право принимать такие решения. Однако до сих пор никаких разговоров на эту тему не было. Если патриарх дал свое согласие, то он – тем самым – лишь выразил свое личное мнение…» [7]
Министр пообещал митрополиту, что в случае победы на выборах, он обеспечит необходимые для такого дела консультации. Так бы и случилось – ибо список, которому принадлежал Койич, победил на выборах – однако уже через месяц после этого произошел очередной кризис. И кабинет ушел в отставку.
Премьером стал бывший министр финансов Милан Стоядинович, а министром юстиции – словенский лидер Людевит Ауэр. Римокатолик.
Согласно мемуарам патриарха Гавриила эта перестановка не насторожила тогдашнего патриарха Варнаву, искренне полагавшего, что и принц-регент Павел, и премьер Стоядинович – это «добрые сербы и добрые православные».
Вообще же обеспокоенность вопросом Конкордата воспринималась патриархом как проявление «недоверия к Короне и к королевской власти».
Вплоть до конца 1936 года со стороны СПЦ не предпринималось никаких действий, направленных на то, чтобы обратить внимание власть предержащих на то, что проект Конкордата содержит в себе нечто, могущее ущемить интересы православных.
Причина проста. Несмотря на то, что все было готово для передачи Конкордата (подписанного еще летом 1935) на ратификацию в Скупщину, премьер Стоядинович в течении целого года не обнародовал своего намерения. Не делал этого по одной лишь причине: по причине отсутствия большинства в парламенте.
Относительно же позиции Сербской православной церкви по вопросу конкордата югославская власть пребывала в полном спокойствии. Посредником между премьером и патриархом был Воислав Янич. И патриарх, и премьер вполне доверяли этому человеку как посреднику.
***
24 ноября 1936 года было созвано внеочередное заседание св. архиерейского Собора СПЦ, связанное с необходимостью определения официальной позиции Церкви относительно Конкордата.
3 декабря премьеру была передана бумага, в которой выражалась озабоченность архиерейского собора СПЦ относительно того, что Конкордат нарушает начала равноправия религиозных объединений Югославии и «ставит римо-католическую церковь в положение господствующей, доминирующей государственной церкви, в следствии чего все остальные вероисповедания, в первую очередь церковь относительного большинства населения – православная церковь – нисходят на положение терпимых» [8].
Указывалось и о нарушении Конкордатом основ государственного суверенитета, а также чрезмерную материальную поддержку «религиозной организации, которая богата сама по себе, и центр которой находится вне государственных границ» [9].
***
Между тем, на внутриполитической сцене Югославии закипали нешуточные страсти. В этой связи необходимо в самых общих чертах обрисовать политическую ситуацию в королевстве.
До того, как стать «стержнем Югославии» и понести на своих плечах всю тяжесть этого эксперимента, Сербия была монолитом в социальном, национальном и религиозном плане. Нередко её называли «страной крестьян и королей». Очень важно отметить то, что всеобщее избирательное право, а также повсеместная политическая активность сербского народа приводили в Сербии совсем к иным результатам, нежели в буржуазно-демократических странах Европы. Демократическая избирательная процедура в условиях социально однородного общества приводила не к плюрализму, но к торжеству одной единственной Народной Радикальной Партии Николы Пашича. По выражению А.Л.Шемякина, «Сербия являла собой типичный образец партийного государства – открытую диктатуру победившего большинства» [10].
И если ни у одной из штатских партий не было ни малейшего шанса тягаться с Пашичем и его радикалами, то такой силой накануне Мировой войны стало офицерство.
Военная элита представляла собой «надпартийную, достаточно структурированную корпоративную общность, имеющую собственные взгляды на государственное управление, и пытающуюся их, в меру возможностей, отстаивать и реализовывать» [11].
Армия обладала несравненно большим весом, нежели Скупщина и, тем более, король Петр Карагеоргиевич, посаженный на престол группой офицеров-заговорщиков.
Но когда в 1917 году было сфабриковано дело о государственной измене, престолонаследник Александр сумел обезглавить боевую организацию «Черная рука». И именно те люди, которые в 1903 году посадили на трон отца престолонаследника, были расстреляны. Теперь офицерство перестало представлять из себя решающий фактор в политической жизни сербского общества.
Следующим шагом в борьбе за власть было собирание вокруг молодого престолонаследника той части офицерства, которая некогда была ущемлена «Черной рукой».
Когда же реальностью стало объединённое государство Сербов, Хорватов и Словенцев, то радикалы Николы Пашича окончательно утратили доминирующее положение. Помимо армии, молодой король сгруппировал вокруг себя Сербскую Демократическую партию, которую сфабриковали из разнобойных партий, бывших в оппозиции к Пашичу.
И уже к началу 1920-х годов сербский народ перестал существовать в качестве общественно-политического монолита.
Впрочем, расщепление этого монолита понималось конструкторами югославянства как необходимое условие для выстраивания новой формации – югославянского общества.
На первом этапе построения Югославии югославянство преподносилось как совокупность сербов, хорватов, словенцев и боснийских мусульман. Этот этап закончился 6 января 1929 года, когда король Александр взял в свои руки всю полноту власти. К тому времени политическая жизнь зашла в глухой тупик. Хорватские лидеры избрали тактику демонстративного несотрудничества с парламентариями-сербами, а наиболее радикальная часть хорватской оппозиции начала готовить всехорватское восстание с целью выхода из состава Королевства СХС.
20 июня 1928 года произошла трагедия, похоронившая возможность хорватско-сербского компромисса. Король Александр лично попросил хорватского лидера, Степана Радича, с четырьмя помощниками прибыть в парламент и приступить к работе по преодолению накопившихся сложностей. Но работе не суждено было даже начаться: депутат-черногорец Пуниша Рачич, жестоко оскорблённый высмеиваниями хорватских политиков, прямо в зале заседаний отомстил обидчикам: пятью выстрелами из парабеллума одного ранил в руку, трёх уложил наповал, а самого Степана смертельно ранил в живот.
В парламентском кризисе, последовавшим вслед за убийством Радича, король Александр был поставлен перед выбором: либо признавать отделение Хорватии и ликвидировать объединённое королевство, либо ликвидировать Парламент и вводить диктатуру.
Спустя полгода король Александр остановился на втором варианте. По его замыслу на смену национальным партиям, которые являли самим фактом своего существования разделение народов королевства, должна была прийти двухпартийная система. Партии власти, Югославской Национальной партии, должна была противопоставляться партия парламентской оппозиции, Югославская Народная партия. Легальные диссиденты должны были подстёгивать отдельных нерадивых госслужащих.
Всё это оказалось очередной утопией. Ибо главными носителями нового режима были старые люди.
Теперь государственной идеологией было объявлено «интегральное югославянство». Религиозные и племенные различия надобно было забыть и превратиться в представителей новой формации. Естественно, хорваты восприняли эту идею как очередную уловку «великосербских шовинистов», и теснее сплотились вокруг католической церкви.
Для сербов же последствия январского переворота были просто катастрофическими. И без того раздробленные на непримиримые политические лагеря, теперь они были ещё и обезглавлены. Теперь никакой альтернативы официальной идеологии «интегрального югославянства» не оставалось.
Однако, вместо того, чтобы добиться единства страны, действия по дальнейшей централизации лишь усугубили раскол с хорватами и довёли атомизацию сербов до логического конца. Это стало ясно уже в 1931 году – после того, как диктатура была формально отменена и была принята новая Конституция.
После 1931 года ни одна из сербских партий не была достаточно сильной, чтобы диктовать волю своих приверженцев. Вместо нескольких сильных сербских партий присутствовал целый ворох политических группок – с вождями, но без должного политического веса.
А после убийства короля в 1934 началась очередная перестройка, в результате которой из ссылок и тюрем в политическую жизнь вернулись люди, искусные в борьбе и протестах, но отнюдь не в созидании.
Регентом при малолетнем сыне покойного Александра стал князь Павел, английский денди, поставивший перед собой задачу ликвидировать последствия «диктатуры шестого января». Одним из поводов для чистки рядов стала очередная стрельба в Скупщине.
Это было классическим проявлением обращения трагедии в фарс.
В феврале 1936 года, во время доклад премьера Милана Стоядиновича по вопросам внешней политики, прямо зале заседаний Скупщины – при всем честном народе: депутатах, министрах, журналистах – депутат Арнаутович вытащил из кармана пистолет и начал стрелять в оратора. Однако стрелявший был настолько пьян, что из трех пуль, выпущенных в Стоядиновича, ни одна не угодила в цель.
Принц-регент начал открыто убирать из политики тех людей, которые представлялись ему носителями духа «шестого января». Это было на руку и Стоядиновичу. Который мечтал стать «югославским дуче», а принц-либерал помогал ему расчищать дорогу.
И вот тут политические противники Стоядиновича для «расширения поля протестного электората» начали разыгрывать карту Конкордата.
***
В мае 1937 года возобновилась работа Комиссии Народной Скупщины по вопросу Конкордата. Председателем комиссии был Воислав Янич. Именно Янич, как указывалось выше, был посредником между патриархом и властью, и это о многом говорит.
Неожиданно для Стоядиновича, который был уверен в том, что доселе верный ему Янич поддержит «линию партии», председатель Комиссии развернулся на 180 градусов и резко выступил против Конкордата.
По всем сербским краям – в особенности пречанским [12] – прокатилась волна протеста против «правительства, продающего нас Ватикану».
Но Милан Стоядинович недооценивал последствия этих протестов, полагая, что надолго пороху у оппозиции не хватит. Кроме того, человеку, мнившему себя югославским дуче, не хотелось терять лица в глазах его личного приятеля графа Чиано и других представителей элиты Италии.
В своих мемуарах Милан Стоядинович отмечал, что власть оказалась в трудном и глупом положении.
К тому времени в Конкордате появился пункт, который, по идее, сводил «на нет» всю антиконкордатскую агитацию. В этом пункте оговаривалось особо, что «все привилегии, дарованные католической церкви, автоматически распространяются на все прочие признанные исповедания» [13].
Митрополит Гавриил (Дожич) выступил в качестве посредника между Стоядиновичем и Синодом, организовав встречу, в ходе которой премьер надеялся разъяснить архипастырям суть сложившейся ситуации.
Стоядинович вспоминает, что его изложение было «выслушано членами Синода в гробовой тишине», и ему сразу стало ясно, что конструктивного разговора не состоится. Почувствовав себя глубоко оскорбленным таким к нему отношением, премьер пошел на принцип, и решил во что бы то ни стало добиться принятия Конкордата.
***
В это самое время роковым образом тяжело заболел и на глазах угасал патриарх Варнава. Воислав Янич предложил 19 июля отслужить молебен за здравие патриарха, а после провести крестный ход от Соборной церкви через центр города к строящемуся храму Св. Саввы.
«Лития должна была стать важной манифестацией в борьбе против Конкордата. Градоначальник Белграда, Милан Ачимович, посчитал нужным обратить внимание митрополита Досифея на то, что он не может позволить того, чтобы лития прошла через князь Михайлову улицу. В качестве причины Ачимович указал на то, что Князь Михайлова многолюдна, причем там много иностранных туристов. Таким образом, проходя Князь Михайловой, лития обросла бы множеством прохожих, и могло бы дойти до беспорядков, которые тяжело предупредить, ибо ситуация крайне серьезна» [14], вспоминает патриарх Гавриил.
Но Яничу нужно было именно это.
В мемуарах патриарха Гавриила Янич преподносится едва ли не откровенным провокатором, эдаким сербским Гапоном.
Однако не нужно забывать того, что в тот же самый день, когда сербы тщетно пытались добиться разрешения на проход крестного хода по центру Белграда, в Югославии произошло еще кое-что.
«В тот же самый день Радио-Белград сообщает о массовой манифестации в Дравской бановине католических просветительских организаций при участии действующих министров, в тот самый день, др. Мачек в центре Загреба на белом коне совершает смотр хорватских войск…» [15]
Этот самый день вошел в югославскую историю как «кровавая лития».
Преподнесение событий «кровавой литии» лишний раз подтверждает то, что Сербия, точно так же, как и Россия, является «страной с непредсказуемым прошлым».
Речь идет о факте (или уже не факте?) избиения жандармами владыки Симеона (Станковича).
В своих воспоминаниях и патриарх Гавриил, и Милан Стоядинович утверждают, что никакого избиения владыки Симеона якобы не было, а сам скандал был инсценирован политическими противниками правящего режима.
«После завершения в Соборной церкви службы Божией и молебна, лития – во главе с епископами и священством – двинулась. Масса народа, которая находилась между парадным крыльцом патриаршией канцелярии и <находящейся через дорогу – П.Т.> папертью Соборной церкви, примкнула к крестному ходу, так же, как и люди из соседних улиц. Так собралась огромная толпа… Как обычно в таких случаях, когда контроль невозможен, или сведен к минимуму, в массе народа было всего и всякого. А больше всего тех, кто хотел превратить крестный ход в демонстрацию протеста…» [16]
Раздались лозунги, распаляющие народ. Шествующие крестным ходом намеревались во что бы то ни стало пробить кордон из полиции и жандармов и прорваться на Князь Михайлову. В свою очередь, полиция и жандармерия имели приказ ни в коем случае не дать возможности «улице диктовать свою волю». Передние ряды приостановились было перед кордоном, но задние напирали и, вскоре ряды священников были вдавлены в ряды жандармов.
Никто не верил, что жандармы поднимут руку на священников.
Но удары посыпались, и наземь полетели камилавки, хоругви и даже митры…
А дальше случилось то, что и воспринялось как переломный момент антиконкордатской борьбы. Речь идет об упоминавшемся уже факте избиения жандармами владыки Симеона (Станковича), факте, который, однако, был поставлен под сомнение уже тогда. Слово патриарху Гавриилу:
«Во мгновение ока епископа шабачского Симеона схватили и против его воли втащили в автомобиль. В той группе был доктор Смилянич, врач санатория «Живкович». Смилянич охарактеризовал епископа Симеона как серьезно поврежденного, нуждающегося во врачебной помощи. Перебинтовал ему всю голову как человека, получившего тяжелые увечья. Но правда была в том, что епископ шабачский Симеон рассказал митрополиту Досифею и мне лично:
«Меня втащили в машину помимо моей воли. Не смог превозмочь трех господ, между которыми был и Смилянич. Был насильно отвезен в санаторий «Живкович». Моей просьбе оставить меня в покое они не вняли. Доктор Смилянич оправдывал все это нуждами общей борьбы против Стоядиновича, который тотчас после этого должен будет уйти в отставку. Позвал иностранных журналистов, дабы убедить их в беззаконии Стоядиновича»« [17].
Между тем, в фундаментальной «Истории СПЦ» Д.Слиепчевича подтверждается тот факт, что владыке были нанесены побои, а от более серьезных увечий его спасла епископская митра.
Именно весть об этом едва не превратила разрозненные акции протеста в бунт.
И найдись тогда в Югославии энергичный и бескомпромиссный генерал, власть можно было подобрать голыми руками.
Народ был взбудоражен до такой степени, что помимо антиконкордатского девиза о «продаже национальных интересов», был готов поверить и вполне абсурдному слуху о том, что князь-регент Павел пытается отобрать корону у малолетнего престолонаследника королевича Петра II. И теперь, дескать, необходимо сместить членов Королевского Наместничества, заменив их другим составом, в который бы вошли королева-вдова, патриарх Варнава и отстраненный от власти после февральской (1936 года) стрельбы генерал Петр Живкович.
***
Вечером 23 июля Скупщина проголосовала за принятие Конкордата, и в ту же ночь скончался патриарх Варнава. Эти события перевели кризис в новую фазу.
Пропасть между церковью и государством достигла немыслимых доселе размеров. Св. Синод пошел на беспрецедентный шаг: от церковного общения были отлучены все исповедующие православие министры и депутаты Скупщины, проголосовавшие за принятие Конкордата.
Патриарх Гавриил вспоминает, что он, в бытность свою черногорским митрополитом, выставил за дверь Драгишу Цветковича: и как политика, с которым не о чем больше разговаривать, и как христианина, отлученного от церковного общения.
Однако Цветкович, к моменту написания патриархом Гавриилом своих мемуаров, был в рядах политических противников мемуариста. А мемуары – жанр специфический. Впрочем, несмотря на относительность объективности, мемуары всегда интересны именно в качестве воплощения конкретной мировоззренческой позиции.
В своих воспоминаниях Милан Стоядинович утверждает, что его приходской священник, прот. Велимир Тасич, не применял по отношению к нему решения Синода об отлучении. Напротив, «отправил письмо Св. Синоду с заявлением, что он не может применить по отношению ко мне такой меры, ибо на протяжении ряда лет имел возможность убедиться в моих религиозных убеждениях и приверженности СПЦ. Так провозглашенное отлучение – применительно к моей личности – осталось без практических последствий»[18].
***
И все же, решение об отлучении тяжело ударило по авторитету отлученных.
Государственная цензура запретила антиконкордатские публикации. 14 августа 1937 года официальное церковное издание «Гласник СПЦ» вышел с чистыми страницами – и эти страницы сказали о многом!
Недостаток слова печатного восполнялся живым словом. Подлинными вождями антиконкордатского движения были Воислав Янич и свт. Николай (Велимирович). И если Янич брал публику резкостью суждений, то владыка Николай в очередной раз продемонстрировал свои незаурядные ораторские способности, ярко проявленные в публичной полемике с чиновниками.
Не сумев одержать верха в дискуссии, власть попыталась преуспеть в том, что мы сейчас зовем «черным пиаром». Гигантским по югославским меркам тиражом в 10 тысяч экземпляров была отпечатана брошюра (предназначенная для бесплатной раздачи), которая представляла собою фрагмент «Мемуаров протоиерея Алексы Илича», в которых автор скверно отзывался и о Яниче, и о Велимировиче.
Владыка Николай, как сообщалось в первой главе, в студенческие годы печатался в издаваемом Иличем журнале, и о.Алекса нередко выручал молодого Николу. Впоследствии, впрочем, произошел разрыв.
Но если Янич был готов к такому ходу, справедливо полагая, что чем грубее его будут ругать люди Стоядиновича, тем популярнее он будет в народе, то владыка Николай – совсем иное дело. Он был настолько оскорблен нарочитым тиражированием публикации, что демонстративно разорвал доселе достаточно приязненные личные отношения со Стоядиновичем.
Стоядинович еще до Конкордатского кризиса подарил церкви в Жиче старинный греческий иконостас, вывезенный им из Турции (уже после депортации понтийских греков).
Теперь же святитель велел выбросить иконостас вон из церкви [19].
***
Прежде, чем предложить Вашему вниманию апокриф о противоборстве владыки Николая председателю правительства, напомним о том, что для людей не было секретом то, что после ухода из жизни бессменного Николы Пашича и старого короля Петара, отношения с властью у владыки Николая Велимировича так и не сложились.
Вот так это виделось народному автору:
«Молодой самовлюблённый король Александр считал, что просвещённому европейскому монарху не пристало вести себя со святителем подобно какому-нибудь селяку.
Однажды Александр приехал к владыке в монастырь во время поста. Приехал с телохранителями и поваром. Повар изжарил молочного поросёнка и выставил снедь в трапезной. Гости были приглашены к столу. Когда владыка вошел в трапезную, то кто-то из придворных таки смутился и промямлил нечто, аналогичное русскому:
– Порося за карася!
Но владыка молча отворил окно и выбросил поросёнка в озеро. Все сели за стол, как ни в чем не бывало. Король же был в бешенстве. У придворных же постоянно находились поводы для того, чтобы не приехать в монастырь св.Наума Охридского. Кому-то, например, досаждали вороны, которые частенько прилетали к окну резиденции владыки и сообщали ему нечто важное.
Владыка частенько бродил по улицам Охрида в сопровождении скачущих воронов, которых святитель называл «мудрыми, монашескими птицами»«.
Но если народный автор изображает отношение владыки к королю Александру в виде притчи о непутёвом ученике, то Стоядинович преподносится уже как эпический злодей:
«Стоядинович не мог расправиться со ставшим поперёк его пути владыкой в открытую, но известно по крайней мере два случая попытки покушения на Николая Велимировича, осуществлённых, как говорили, людьми всесильного Стоядиновича.
В жичской епархии была церковь, построенная ещё до провозглашения югославского Королевства, но так до сих пор и не освященная. Несколько раз пытались освятить её, но всё что-то мешало. И вот сейчас, во время Конкордата, когда тянуть дальше было некуда, владыка собрался и поехал туда на автомобиле.
На полпути машина заглохла. Водитель и сопровождавший владыку человек в течение нескольких часов пытались завести мотор – но всё тщетно. Тогда владыка сам сел за баранку… и с первого же раза завёл машину.
Впрочем, через сотню метров автомобиль вновь стал.
Народ, ожидавший владыку, был обеспокоен тем, что в столь смутное время епископа всё нет и нет. Навстречу автомобилю с Николаем была выслана полицейская машина, которая нарвалась на засаду, расположившуюся в ущелье на пути следования автомобиля с владыкой. Началась стрельба, в ходе которой наёмные убийцы были повязаны. Владыка понял тогда, что Стоядинович решил взяться за него всерьёз».
В основе этой истории – широко известное всей Югославии непримиримое отношение владыки Николая к Милану Стоядиновичу.
***
Для того, чтобы полнее ощутить дух того времени, представляем вашему вниманию полицейское донесение от 23 августа 1937 г. «на предмет провокаций и демонстрации против власти и порядка, учиненных священником Момчило Джюйичем» [21]:
«Под предлогом календарного праздника Преображения 19 августа 1937г. организована манифестация против Королевской власти, народных избранников и нынешнего державного порядка…
Стрмицкую группу ожидал в Грахове Васе Петар, как предводитель добровольцев и приветствовал их тем, что «сейчас необходимо бороться против нынешней Королевской Власти доктора Милана Стоядиновича, существующего режима», который он назвал «кровавым» и против народных избранников. Бороться против них так же, как боролись наши легендарные четники против турок, ибо депутаты, нынешний режим и Власть за грязные деньги продают наш народ сербский и все, что есть сербское, римскому Папе за липкие от жира деньги. И поэтому нужно пойти и со всеми этими предателями, засевшими в Скупщине и торгующими народом, разобраться…
По окончанию службы в церкви, все священники с массой возбужденных верующих прошли по улицам города с криками: «Долой кровавую власть Доктора Стоядиновича! Долой предателей сербского народа! Долой кровавый режим!» В то же время митингующие начали формироваться в литию. Были развернуты хоругви, национальные и четнические знамена.
По завершению провокационной демонстрации по городу, они возвратились в церковный двор. Там, в присутствии массы народа, священник Момчило Дьжюич из Стрмице, окруженный четническими и церковными хоругвями, вылез на забор и держал политическую речь против нынешней королевской власти, народных избранников и существующего порядка. Он убеждал взвинченную массу верующих в том, что Королевская власть Стоядиновича вместе с народными избранниками «продает весь сербский народ и все, что есть сербское римскому папе за грязные деньги».
В то же время он вылил потоки клеветы на Королевскую власть, народных избранников и на существующий порядок, называя всех «кровопийцами и бандитами», которых нужно бить, поскольку они избивают сербских попов. Он показал принесенные Васе Петаром из Босанской Граховы белградские газеты «Vreme», «Samouprava», в которых были опубликованы сообщения о происшествии на белградских демонстрациях. После чего газеты сожгли, приговаривая:
«Вот так нужно выжигать всех министров и депутатов, которые продают и предают сербов и Сербство, все мы должны сопротивляться кровавому бандитскому режиму, который бьет сербских попов, поскольку они одни заступаются за сербов и Сербство».
Эта политическая речь священника Дьжюича, одетого в полном облачении, насыщенная религиозными цитатами продолжалась около двух часов».
***
Тем временем подходил срок избрать нового патриарха.
Нужно было мириться с властями.
12 сентября Синод опубликовал «Послание», которое можно считать началом переговоров о примирении. 6 ноября 1937 года правительство подало сигнал о готовности к этому, и уже 24 ноября министр внутренних дел объявил об аннулировании Конкордата.
На заседании архиерейского Собора 9 февраля 1938 года было решено снять отлучение с тех депутатов и министров, на которых оно было наложено.
К тому времени власть отреагировала на требование Собора провести строгое расследование событий «кровавой литии». Чиновники, ответственные за репрессии, были сняты с должностей. 8 февраля были амнистированы все арестованные по делу антиконкордатского отпора.
Препятствия к сотрудничеству в деле выбора патриарха были устранены. Дело в том, что согласно «Закону о выборе патриарха СПЦ» от 6 апреля 1930 года югославская власть имела решающее влияние в этом процессе.
Стоядинович поддержал кандидатуру черногорского митрополита Гавриила (Дожича), 21 февраля за него единогласно и проголосовали присутствующие члены Выборного Совета. В выборах не приняли участие 9 человек из 60: Драгиша Цветкович и еще 3 представителя светской власти, а также еп.Николай (Велимирович) и еще 4 епископа.
Стоядинович писал в мемуарах: «Выбор Гавриила (Дожича) я считаю очень хорошим решением, в том числе и потому, что Черногория после Объединения была лишена своей народной династии. Таким образом, вместо властелина она обрела предстоятеля церкви и несколько компенсировала утрату»[22].
Между тем, свт. Николай требовал не оставлять дело таким образом, но добиваться отставки кабинета Стоядиновича. В своих мемуарах патриарх Гавриил отмечал, что епископат опасался поддержать требования еп.Николая. Конфликт между владыкой Николаем (Велимировичем) и епископатом СПЦ стал следующим витком напряженности.
В дискуссии по вопросу позиции вл.Николая «были епископы, которые хотели применить санкции против него, если не прекратит игнорировать решения Собора,» писал в мемуарах патриарх Гавриил. «Я категорически отверг такое предложение. …Это решение было бы превратно истолковано и в народе, и среди священства. Известные личности сделали бы из него мученика. И это было бы в ущерб интересам единства Сербской церкви»[23].
Тема эта требует отдельного исследования. Отметим лишь то, что владыка Николай полностью примирился с патриархом Гавриилом лишь во время оккупации, хотя важные шаги к примирению были совершены патриархом уже в 1940 году.
***
О конкордатском кризисе обычно говорят как о потрясении, которое вывело сербскую православную общественность из состояния летаргического сна. Попытка ратификации Скупщиной Конкордата стало последней каплей, которая переполнила чашу терпения сербского народа.
Не нужно забывать именно этот момент.
Конкордат вовсе не был громом среди ясного неба, но стал последней каплей.
В протестное настроение было вложено всё то глубокое разочарование, которое испытывало подавляющее большинство сербов по отношению к югославянским экспериментам, и к самим экспериментаторам. Тем более, что теперь, после того, как государством управлял не король из сербской династии, но «наместничество», уже не оставалось эмоционального барьера, сдерживавшего страсти.
Возвысить свой голос против короля из сербской династии решались немногие сербы [25]. Иное дело – протестовать против политиков, которые давным-давно растеряли тот кредит доверия, который имела Скупщина во времена Николы Пашича…
***
Вместе с тем, Конкордатский кризис обошелся Сербии очень дорого.
Компания, которая, по большому счету, была направлена против очередной версии политики выстраивания Югославии в ущерб Сербии, в условиях непрекращающегося сербско-хорватского конфликта на национальной почве, превратилась в антикатолическую манифестацию.
В католических СМИ всего мира протест сербского народа преподносился в контексте того, что Ватикан не требовал больше никаких особых привилегий по сравнению с православными и мусульманами. Это позволило без особых затей дать самому факту сербского антиконкордатского протеста резко негативную оценку и поместить информацию о нем в ту смысловую ячейку, которая соответствует существующему в католической картине мира фантому «бизантийцев»[26].
«После этой кампании никто уже не мог убедить в том, что не существует великосербских притязаний, и что во главе великосербской политики не стоит сербская церковь! …<Церковь> должна была принимать в расчет и то, что внутри страны сербское население проживает не компактно, и то, что существует сербская православная диаспора в католических краях.
Патриарх Варнава, призванный вести крупную и дальновидную политику сербской церкви и сербского народа, оказался не на высоте. Он должен был помешать заключению конкордата, а не благословлять его, чтобы потом анафематствовать. Или же изначально потребовать таких же самых привилегий для православной церкви, которые даровалось католикам. Если бы он не растерял своего авторитета при дворе еще при жизни короля Александра, то всего можно было добиться тихо и незаметно, а не доводить дело до бунта и абсурдного столкновения церкви с державой.
…Конкордатскую компанию сводят к столкновению державы с церковью, которое случилось по вине Стоядиновича. Напротив, за это столкновение несут ответственность и сербские политики из тогдашней объединенной оппозиции, и сама корона, которая должна была стать арбитром в этом деле. Но корону представляло расколотое и несогласованное наместничество, поэтому Стоядинович должен был быть мудрее и наместничества, и Варнавы, и оппозиции. Впрочем, одно дело быть мудрее кого-то, а совсем иное – воплотить свои мудрые решения в жизнь!» [27]
Позицию, диаметрально противоположную позиции патриарха Варнавы в этом вопросе, занимал свт. Николай (Велимирович). Впрочем, его глубокая убежденность в том, что выходом из системного кризиса, в котором пребывала тогда Югославия, может быть лишь кардинальная перестройка самих основ южнославянского государства – казались тогдашним политикам «опасной демагогией».
Иначе и быть не могло.
Даже единомышленник святителя, Димитрий Льотич (до сих пор несправедливо преподносящийся эдаким «сербским Власовым») в тот момент не нашел ничего иного, как призывать «убрать Стоядиновича, но спасти Югославию».
Ни одна из политических сил, действовавших легально, не имела представления о конкретном способе выхода из системного кризиса. «Спасение Югославии», которое должно было осуществляться непонятно на какой основе, окончательно расщепило и измотало силы Сербии. В то же самое время «спасение Югославии» в целом, и Конкордатский кризис в частности, заставили хорватов еще теснее сплотить ряды. Хорваты-католики, посчитали себя глубоко униженными кампанией по борьбе с Конкордатом, и объединились с хорватами-нацистами в «дружбе против» «великосербской гегемонии». И после слома Югославии в 1941 на сербов обрушится несоразмерная месть.
Примечания:
[1] Владимир Дмитриевиħ. Владыка Николаj и политика // Двери Српске №32. 2006. С 64.
[2] Сергеj Троицки. О устроjству црквених општина у Српскоj патриjаршиjи // «Светосавлье», новембар-децембар 1940, С.26
[3] Др. Ђоко Слиjепчевиħ, Историjа СПЦ. Т.2, Београд 2002. С.570-571.
[4] Гласник СПЦ, броj 15-16, од 10 априла 1933, С.251
[5] Др. Ђоко Слиjепчевиħ, Историjа СПЦ. Т.2, С.564.
[6] Существует версия, что патриарха, который был «под колпаком», элементарно шантажировали
[7] Мемоари Патриjарха Српског Гаврила. Сфаирос, Београд, 1990
[8] Гласник СПЦ, броj 15, од 19 jула 1937, С.450
[9] Ibid, C.452
[10] Шемякин А.Л. традиционное общество и вызовы модернизации. Сербия последней трети ХIХ – начала ХХ века глазами русских // Русские о Сербии и сербах. СПб, Алетейя, 2006. С.650
[11] Винокуров В.С. Политическая активность офицерства в Сербии // Человек на Балканах. Государство и его институты: гримасы политической модернизации (последняя четверть XIX – начало ХХ вв). СПб, Алетейя, 2006. С.254
[12] Пречанами называют уроженцев тех краев, которые до объединения входили в состав Австро-Венгрии
[13] Milan Stojadinović, Ni rat ni pakt, Buenos Airos. S.525
[14] Мемоари Патриjарха Српског Гаврила, С.111.
[15] Димитриjе В. Льотиħ. Сабрана дела. Т. III. Београд, 2003. С.110.
[16] Мемоари Патриjарха Српског Гаврила, С.111
[17] Ibid, C.112
[18] Milan Stojadinović, Ni rat ni pakt, S.538
[19] Милан Jовановиħ Стоимировиħ. Николаj Велимировиħ (1880-1956) // Златоусти проповедник Васкрслог Христа. Крагуjевац, 2003. С. 38
[20] Причем мы видим, что речь идет об «охридском периоде» святительства владыки. Т.е. происшествие могло произойти значительно раньше событий «Конкордатского кризиса»
[21] цитата по: Нова Искра, № 32-33, Београд, jул-август 1996
[22]Milan Stojadinović, Ni rat ni pakt, S.543
[23] Мемоари Патриjарха Српског Гаврила, С.139.
[24] Политика № 11344 от 29.12.1939
[25] Мало кто был способен подобно свт. Николаю (Велимировичу), заявить, что «государства приходят и уходят, а Церковь устоит до скончания века».
[26] Зоран Милошевич. «Славянский вопрос» и православие. Балканы: вчера, сегодня… завтра? Череповец, 2007. С.55
[27] Милан Jовановиħ Стоимировиħ… С. 40-42
