В белорусских школьных учебниках и вузовских пособиях внутренняя политика российского правительства в пределах белорусских губерний в конце XVIII – первой четверти XIX вв. характеризуется как политика, которая считалась с правовыми, культурными и социальными особенностями новоприсоединенных после разделов Речи Посполитой территорий. Самым любимым примером историков является упоминание о том, что российские власти сохранили действие Литовского статута. Однако о причинах такого курса либо ничего не говорится, либо указывается, что такая политика проводилась лишь на первых порах, чтобы не настраивать против себя новых подданных. При этом правительству приписывалось намерение спустя некоторое время пойти по пути всесторонней унификации и централизации власти. Вместе с тем загадка сохранения в белорусских губерниях действия гражданского права Литовского статута, использование в делопроизводстве польского языка, восстановление с определенными модификациями судебных инстанций времен Речи Посполитой и даже наименование уездов поветами во многом объясняется личными взглядами российских императоров на историю и будущее присоединенных земель.
Переход к внутренней политике, которая привела к тому, что все присоединенные земли по итогам разделов Речи Посполитой получили правовой статус «привилегированных» губерний, связан с кратким по времени, но богатым по последствиям правлением императора Павла I (1796-1801). Выделение белорусских губерний в число привилегированных в составе империи обусловливалось убежденностью Павла I в том, что эти территории являются историческими польскими землями, а их присоединение к России в результате ликвидации Речи Посполитой – политическая ошибка Екатерины II. В частности, во время личной встречи с героем польского восстания Т. Костюшко император сказал ему, что «всегда был против раздела Польши: раздел этот несправедлив и противен здравой политике»[1].
В этих словах не было и намека на популизм или политического лицемерия. Еще будучи великим князем, наследник российского престола был последовательным критиком внешней политики своей матери Екатерины II относительно Речи Посполитой и являлся решительным противником вмешательства Российской империи во внутренние дела соседних государств. Например, во время своего заграничного путешествия в 1782 г. при встрече с польским королем Станиславом Понятовским он выразил ему свое сожаление по поводу происшедшего в 1772 г. первого раздела Польши. Павел I публично утверждал, что «к краденым вещам, которыми мы пользуемся, я причисляю Польшу»[2]. Эти взгляды императора не были проявлением экстравагантности или необычного исторического невежества, поскольку, по словам наблюдательного мемуариста Ф.Ф. Вигеля, большинство русского образованного общества того времени верило в то, что «все находящееся за старою нашею границею есть и было всегда настоящая Польша»[3]. В этой связи нельзя не отметить позицию Екатерины II, которая специально указывала на то, что «при разделе Польши на ее долю не пришлось ни одного вершка Польши». Показательно, что в первые же недели правления императора Павла I была объявлена амнистия для участников восстания 1794 г., а сам император лично освободил из заключения героя польского восстания Т. Костюшко.
Александр I (1801-1825), несмотря на декларативное обещание следовать заветам Екатерины II, сохранил в западных губерниях преобразования своего отца. Во многом такой политический курс был также обусловлен личными взглядами императора, который еще задолго до вступления на трон подобно своему отцу не одобрял внешней политики Екатерины II по отношению к Речи Посполитой. В своих беседах с молодым польским аристократом князем А. Чарторыйским наследник русского престола признавался в том, что «его симпатии были на стороне Польши и ее славной борьбы, что он оплакивал ее падение»[4] и вместе с польским князем-патриотом обсуждал проекты восстановления Польши. По словам Ф.Ф. Вигеля, молодой русский император считал, что «возвращение России отторженных от нее западных ее областей должно почитаться преступлением его бабки» и видел свое призвание в обязанности «загладить ее несправедливость»[5] перед поляками. Александр I, как и его предшественник, рассматривал западные, в том числе и белорусские, губернии как польские территории.
Более того, после Отечественной войны 1812 г. Александр I, несмотря на активное участие поляков в войне против Российской империи, не отказался от политических идей своей юности о восстановлениии Польши. Правда, переход на сторону Наполеона значительной части польской элиты, в том числе и друга князя А. Чарторыйского, на некоторое время охладил энтузиазм императора на предмет реставрации Речи Посполитой. По крайней мере, если до 1812 г. император подразумевал под восстановлением Польши «соединение всех бывших частей Польши, включая и области, отошедшие к России, кроме Белоруссии»[6], то в январе 1813 г. он в переписке подчеркивал, что «Литва, Подолия и Волынь до сих пор считают себя провинциями русскими»[7]. Однако во время переговоров на Венском конгрессе о создании Царства Польского Александр I, по-видимому, возвратился к прежним своим взглядам, поскольку в обмен на согласие создать Царство Польское он пообещал Австрийской империи и Прусскому королевству присоединить «к новому королевству все русские провинции, бывшие прежде польскими»[8]. Дело не ограничилось одними конфиденциальными обещаниями и закулисными сделками. Так, в заключительном акте Венского конгресса от 9 июня 1815 г. отмечалось, что русский император «предполагает даровать, по своему благоусмотрению, внутреннее распространение»[9] Царства Польского. Из неофициальных бесед императора с польскими аристократами, великим князем и цесаревичем Константином Павловичем, высшими чинами Царства Польского следовала вероятность присоединения белорусских губерний к польскому королевству. В частности, во время своего последнего визита в Варшаву в 1825 г. Александр I, по словам цесаревича Константина Павловича, «дважды положительно высказал это нам, моей жене и мне, то же самое было повторено им множеству лиц, как военных, так гражданских»[10]. Отметим, что, по мнению некоторых дореволюционных юристов, «всякое обещание монарха» имело такие же юридические «последствия, что и договор»[11]. Содержание этих бесед было хорошо известно местному дворянству и чиновничеству белорусских губерний, поэтому далеко не случайно вся «интеллигенция края надеялась», что Александр I «присоединит отделенные провинции к польскому королевству»[12].
Впрочем, император не ограничился лишь одними разговорами. 29 июня 1822 г. Александр I передал под управление великого князя Константина Павловича Белостокскую область и пять западных, в том числе Виленскую, Гродненскую и Минскую, губерний. Правда, последний управлял этими губерниями в качестве начальника Литовского корпуса, а не командующего армией Царства Польского. Однако белорусские губернии, по словам адъютанта цесаревича декабриста М.С. Лунина, оказались «подчинены особенному управлению, которого средоточие было в Варшаве»[13]. При этом перемещение властного центра в Варшаву было положительно воспринято польским дворянством. Так, в 1823 г. дворянство Минской губернии выбрало депутатов для представления цесаревичу Константину Павловичу в Варшаве и постановило выразить ему благодарность за «правосудие и особенное попечение о общественном и частном благе жителей»[14].
В свою очередь планы императора по расширению границ Царства Польского вызвали резкую отрицательную реакцию русского дворянского общества. В частности, в своем письме от 26 февраля 1827 г. начальник Третьего отделения А.Х. Бенкендорф констатировал, что «великий польский вопрос, – камень преткновения, о который разбилась любовь русских к императору Александру»[15]. В этой связи показательно, что среди декабристов первое предложение о цареубийстве было высказано в сентябре 1817 г. членом Союза спасения И.Д. Якушкиным после известия о намерении императора «отторгнуть некоторые земли от России и присоединить их к Польше»[16].
Напротив, император Николай I (1825-1855) совершенно не разделял присущее своему венценосному брату чувство вины перед польским обществом за разделы Речи Посполитой. В своих письмах к великому князю Константину Павловичу в 1826–1827 гг. Николай I подчеркивал, что западные губернии не могут «возвратиться к Польше, потому что это значило бы посягать на целость империи»[17]. Он считал, что «продолжать питать и поддерживать идеи, которые заведомо невозможно осуществить вследствие неудобств, крайне важных и влекущих серьезные последствия, значило бы совершенно не выполнять наш долг, как русских»[18]. В это же время у императора в общих чертах выработался взгляд на желаемую систему управления «в губерниях от Польши возвращенных», причем образцом ему послужили Прусское королевство и Австрийская империя. В письме от 12 ноября 1827 г. он отметил, что Познань и Галиция «слились с государствами, которым они принадлежат; по крайней мере, в Пруссии, за исключением названия, не заметно никакого различия между этой и прочими провинциями королевства»[19]. Следует особо отметить, что Николай I первоначально не планировал ликвидировать политическую автономию Царства Польского и, по крайней мере, намеревался «доказывать это строгим и верным соблюдением и охранением привилегий, которые наш покойный ангел даровал королевству»[20]. Отметим, что Николай I даже специально короновался в Варшаве, подчеркивая автономный статус Царства Польского в составе империи.
До Ноябрьского восстания 1830–1831 гг. не было предпринято каких-либо существенных изменений в системе местного управления белорусских губерний. Власти придерживались принципа, который гласил «оставим все в его настоящем положении, не пойдем далее этого, будем сопротивляться тем, которые пожелали бы идти далее»[21]. В частности, были сохранены чрезвычайные полномочия цесаревича Константина Павловича в Виленской, Гродненской и Минской губерниях. Николай I не только не хотел спровоцировать конфликт, но старался обеспечить лояльность польской аристократии и дворянства. Он использовал все возможности для того, чтобы «довести до сведения Варшавы о добрых намерениях … по отношению к полякам»[22]. Однако при случае Николай I давал ясно понять полякам, что им не стоит надеяться на присоединение к Царству Польскому западных губерний империи. Вместе с тем именно эта принципиальная позиция императора послужила одной из причин польского восстания 1830–1831 гг., которое, по мнению польского историка Ш. Аскенази, являлось «прежде всего войной Польши с Россией из-за Литвы»[23].
Таким образом, в значительной степени особое положение белорусских губерний в составе Российской империи, сохранявших в своем внутреннем устройстве элементы государственности Речи Посполитой, объяснялось не только прагматическими соображениями по управлению, необходимостью приобретения лояльности местной элиты, но тем, что российские правители искренне стремились загладить последствия разделов Речи Посполитой и испытывали своеобразный «комплекс вины» перед польским обществом. Однако такая политика привела к тому, что полонизация не только не приостановилась, но, напротив, активно развивалась в пределах белорусских губерний в составе Российской империи вплоть до польского восстания 1830–1831 гг.
Восстание развязало руки императору Николаю I, который в отличие от своего отца и брата, не испытывал политической вины за разделы Речи Посполитой и был категорически против включения в состав Царства Польского белорусских и украинских земель. Николай I использовал восстание для того, чтобы покончить с польским влиянием в крае, устранив привилегированный статус белорусских губерний и перейдя в них на общероссийскую систему управления и права. Это стало одним из первых шагов российского правительства, который не просто принципиально изменил административно-правовое положение белорусских губерний, но и существенно повлиял на политическое и социально-культурное развитие белорусских земель.
[1] Санглен Я.И. Записки // Русская старина. – 1882. – № 12. – С. 483.
[2] Павел I и Станислав-Август. По неизданной рукописи // Русский архив. – 1912.– № 1. – С. 25.
[3] Вигель Ф.Ф. Записки. – М.: Изд. Русского архива, 1891. – Ч. 1. – С. 119.
[4] Чарторыйский А. Мемуары князя Адама Чарторыйского и его переписка с императором Александром I: В 2-х т. – М.: К.Ф. Некрасов, 1912. – Т. 1. – С. 85.
[5] Вигель Ф.Ф. Записки. – М.: Изд. Русского архива, 1892. – Ч. 5. – С. 9.
[6] Чарторыйский А. Мемуары князя Адама Чарторыйского и его переписка с императором Александром I: В 2-х т. – М.: К.Ф. Некрасов, 1912. – Т. 2. – С. 250.
[7] Чарторыйский А. Мемуары князя Адама Чарторыйского и его переписка с императором Александром I: В 2-х т. – М.: К.Ф. Некрасов, 1912. – Т. 2. – С. 281.
[8] Соловьев С.М. Император Александр I // Собр. соч.: В 18 кн. – М.: Мысль, 1996. – Кн. XVII: Работы разных лет. – С. 466.
[9] ПСЗРИ. Собрание 1. – Т. XXXIII. – № 25863.
[10] Шильдер Н.К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. – СПб.: Изд. А.С. Суворина, 1898. – Т. IV. – С. 334.
[11] Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. – СПб.: Тип. Правда, 1911. – С. 463.
[12] B.J.K. Wspomnienia o Słucku. – Gniezno, 1905. – S. 73.
[13] Лунин М.С. Сочинения, письма, документы. – Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1988. – С. 148.
[14] НИАБ. Ф. 295. Оп. 1. Д. 187. Л. 87.
[15] Шильдер Н.К. Император Николай I и Польша. 1825-1831 гг. // Русская старина. – 1900. – № 2. – С. 306.
[16] Якушкин И.Д. Записки // Декабристы. Избранные сочинения. В 2 т. – М.: Правда, 1987. – Т. 2. – С. 389-390.
[17] Шильдер Н.К. Император Николай I и Польша. 1825-1831 гг. // Русская старина. – 1900. – № 2. – С. 301.
[18] Шильдер Н.К. Император Николай I и Польша. 1825-1831 гг. // Русская старина. – 1900. – № 2. – С. 296.
[19] Шильдер Н.К. Император Николай I и Польша. 1825-1831 гг. // Русская старина. – 1900. – № 2. – С. 301.
[20] Шильдер Н.К. Император Николай I и Польша. 1825-1831 гг. // Русская старина. – 1900. – № 2. – С. 299.
[21] Шильдер Н.К. Император Николай I и Польша. 1825-1831 гг. // Русская старина. – 1900. – № 2. – С. 286.
[22] Сапега Л.Л. Мемуары. – Пг.: Прометей, 1915. – С. 98.
[23] Аскенази Ш. Царство Польское 1815-1830 гг. – М.: Книгоиздательство, 1915. – С. 160.
