Русофильские идеи с середины XIX в. пользовались большой популярностью среди интеллектуальных элит Подкарпатской Руси. В условиях оккупации региона, входившего в межвоенный период в состав Чехословакии, войсками хортистской Венгрии, данные тенденции новыми властями рассматривались через призму опасности влияния СССР. Особенность ситуации заключалась в том, что некоторые влиятельные общественные и политические деятели региона, в межвоенный период позиционировавшие себя как русофилы, в то же время активно выступали за присоединение Подкарпатской Руси к Венгрии. Самыми известными из них были А. Бродий и С. Фенцик, которым принадлежали газеты «Русская правда» (с конца 1939 г. – «Русское слово») и «Карпаторусский голос» соответственно. Несмотря на лояльность венгерским властям этих деятелей, русофильские издания имели трудности с финансированием и не пользовались поддержкой официального Будапешта. Сотрудники Ужгородского отделения контрразведки штаба восьмого корпуса венгерских войск в одной из аналитических записок фиксировали «резкий панславизм» русофильских изданий Подкарпатской Руси, отмечая, однако, согласие их авторов с венгерской государственной принадлежностью региона [1].
Газеты А. Бродия и С. Фенцика наряду с хвалебными строками в адрес руководства Венгрии помещали критический материал, направленный против официальной политики «угро-русинизма», в рамках которой автохтонное восточнославянское население Подкарпатской Руси трактовалось в качестве отдельного народа (русинов), а не части русских или украинцев. Идеологи курса утверждали, что русины могли свободно развиваться только в рамках венгерского государства. Авторы заметок в «Карпаторусском голосе» неоднократно называли «русинизм» переходным этапом к господству радикальных проукраинских идей [2; 3]. Следующее метафорическое описание приверженцев «угро-русинизма» являлось типичным для русскоязычных газет Подкарпатской Руси: «Паразиты, крайне вредный и враждебный элемент, которые мечтают о своей выгоде, которые занимаются братоубийственной борьбой, которые дерзко и без оснований попирают правду и тем самым вредят народу. Это – русинисты, помноженные на господ-добродеев, “апостолов неньки Украины”, и так называемых подлизников к венгерским властям» [4].
Резкой критике русофилов подверглись фундаментальные исторические работы венгерских ученых русинского происхождения Ш. Бонкало («Русины») и Т. Бачинского («Русско-русинские отношения в середине XIX в.»), которые служили научным обоснованием теории «угро-русинизма». И. Андрашко – автор развернутой рецензии на труд Ш. Бонкало – отвергал предложенную последним трактовку русинской идентичности населения Подкарпатской Руси, которому приписывалась чуждость любых прорусских симпатий, и считал доводы слависта попыткой «доказать, что дорога, которой веками шли наши предки и на которой ныне и мы стоим – ошибочна, и попали мы на нее по одному лишь недоразумению» [5]. Статья С. Фенцика в выпуске «Карпаторусского голоса» от 14 января 1941 г. содержала обвинения в адрес Ш. Бонкало в «скрытом украинизме»: «Мы хотим указать, что были и есть люди, которые под видом научности в прошлом проводили необъективную работу касательно угрорусской истории, нашего края и его населения. […] Мы критически смотрим на книги Ш. Бонкало, который писал о наших литературных представителях и работниках культуры, как и В. Бирчак, известный агент украинизма в нашем крае». По мнению С. Фенцика, идеи Ш. Бонкало «расходились с фактами и настроениями народа, как интеллигенции, так и простонародья» [6]. Венгерский славист вынужден был обратиться с открытым письмом в редакцию газеты. Свою приверженность идее существования отдельного русинского народа он обосновал следующим образом: «Во всех трудах я старался доказать, что подкарпатские русины – не москали-великороссы и не украинцы, поэтому не служит интересам этого народа тот, кто желает навязать угрорусскому народу московско-русские литературный язык и культуру или украинские язык и культуру вместо народного угрорусского языка» [7].
Свои критические соображения по поводу монографии Т. Бачинского С. Фенцик представил в письме премьер-министру Венгрии Л. Бардоши, датированном 10 апреля 1942 г. Данное письмо представляло собой развернутую рецензию русофильского деятеля на книгу Т. Бачинского «Русско-русинские отношения в середине XIX в.». С. Фенцик считал, что монография была выполнена в духе «украинского ирредентизма и сепаратизма». По его мнению, идеи, проповедуемые Т. Бачинским, не только являлись «вредными для подкарпатских русинов», но и были чреваты восстановлением режима, схожего с «режимом А. Волошина и “Карпатской Сичи”» (А. Волошин – лидер украинофильского направления в Подкарпатской Руси, премьер-министр автономного правительства (октябрь 1938 г. – март 1939 г.); в данный период в регионе был установлен авторитарный режим и проводилась насильственная украинизация местного населения) [8, л. 2–3].
Русофильская интеллигенция Подкарпатской Руси негативно оценивала попытки кодификации русинского литературного языка на основе местных говоров. Авторы статей в русскоязычных изданиях (как правило, не называвшие своих имен) часто с нескрываемой иронией оценивали языковую политику в крае. В «Русской правде» грамматика А. Ильницкого и Ю. Марины оценивалась следующим образом: «В таблице химических элементов Менделеева остались еще пустые, незаполненные места, которые химики упорным трудом стараются заполнить. По-видимому, также в таблице языков есть еще пустые места для открытия новых языков. Иначе и объяснить себе нельзя упорное стремление некоторых языковедов открыть новый язык смешением всех языков или их ужасным исковерканием. Это не создает нового языка, а только безмозглое язычие» [9].
В подобном ключе грамматику И. Гарайды характеризовал автор «Карпаторусского голоса»: «Мы желаем доказать миру, что в изобретениях и находчивости не уступаем другим народам. Хотим доказать также и то, что действительно не спим, не отстаем в области нашей лингвистики, но упорно изобретаем новые и новые грамматические схемы. И в самом деле, вряд ли найдется еще в нынешнем веке конкурент, который мог бы соперничать с нами в продукции “грамматики языка”. В этом мы непобедимы и достигли рекорда» [10].
В августе 1941 г. в двух номерах «Карпаторусского голоса» была опубликована анонимная рецензия на работу И. Гарайды. Доводы автора этих критических заметок во многом совпадали с мнением представителей традиционного русофильства середины XIX – начала ХХ вв.: «Литературный язык всегда до некоторой степени отличается от языка разговорного. Или великодоброгский крестьянин говорит так, как писал великий Ш. Петёфи, М. Вёрёшматри (Ш. Петёфи и М. Вёрёшматри – известные венгерские поэты XIX в. – О.К.)? Или саксонские рабочие говорят тем языком, каким написал свои бессмертные произведения гений Гёте? [11] […] Язык Продана (П. Продан в августе 1941 г. – молодой двадцатилетний русофильский писатель Подкарпатской Руси – О.К.) более чистый и более правильный, более совершенный. И не нисходить же П. Продану к уровню крестьянина, но нужно стремиться этого последнего возвысить на уровень П. Продана. Вот вам задача и цель» [12].
Лингвист Г. Геровский, придерживавшийся русофильской ориентации, начиная с 1939 г. предлагал свои варианты грамматики для изучения в школах, которые, однако, постоянно отклонялись властями. В ответ на это русофильский деятель остро критиковал работы местных кодификаторов русинского языка [13, с. 134]. В опубликованном Г. Геровским и В. Крайнянцем в 1941 г. «Разборе грамматики угрорусского языка» предлагалась типичная для русофилов оценка перспектив создания русинского языка на основе локальных говоров: «Литературный язык не нужно смешивать с языком народным. Народная речь отличается в зависимости от местности, то есть в каждой местности говорили особым говором, который от других говоров отличается. […] Литературный язык – достояние общенародное, общегосударственное. А народный язык свойственен отдельным частям, местностям. Поэтому совершенно немыслимо требование о совпадении литературного языка с народным, потому что тогда он перестал бы быть единым, общенародным, и распался бы на составные части» [14, c. 7].
Лидеры русофильского этнокультурного лагеря Подкарпатской Руси декларировали возможность сочетания русофильских настроений в культурной сфере с лояльностью венгерскому государству. Материал данного характера встречался, в частности, в газете С. Фенцика «Карпаторусский голос»: «Русскость – явление глубоко идеологическое, бытовое, традиционное и политической окраски не имеет. Тысячу лет мы считали себя русскими и, тем не менее, оставались под короной Святого Стефана, ибо карпатская русскость не означает карпаторусской ирреденты» [15]. Сам С. Фенцик в своей программной статье, посвященной двухлетней годовщине присоединения Подкарпатской Руси к Венгрии, подчеркивал: «Было бы ошибкой видеть в этом названии [русский или угрорусский народ – О.К.] какие-то посторонние политические моменты. Наш народ угрорусский без всякой политики, он был угрорусским еще тогда, когда ни о политике, ни о всяких этнографических, языковых и партийных учениях не имел ни малейшего понятия. Русскость нашего народа – это исторический факт, и ее не могут поколебать факторы политические и партийные, как сложившиеся значительно позже» [16].
Русофильские настроения пользовались популярностью у значительной части жителей Подкарпатской Руси. Венгерские органы безопасности регулярно фиксировали проявление данных симпатий на бытовом уровне. Например, 30 марта 1939 г. учитель из с. Росвигово Л. Йобак во время застолья заявил, что «является русским», так как «его мать говорила только на этом языке», а также утверждал, что «территория Подкарпатья – русская территория, венгры уважают и любят русских» [17]. Сотрудник полиции Марамарошсигета в мае 1943 г. отмечал, что восточнославянское население «демонстрировало сильную солидарность с русскими, что выражалось в том, что оно называло себя не рутенами или русинами, а русскими». Один из пассажиров поезда «Рахов – Ясиня» в присутствии венгерских солдат заявил: «Замолчите, здесь Россия, а не Венгрия!» [18, 859. old.]. Подобные случаи были распространены повсеместно.
Таким образом, русофильские деятели сумели сохранить серьезное влияние на общественную и культурную жизнь в Подкарпатской Руси. Действуя в неблагоприятных для себя условиях, русофилы были вынуждены постоянно лавировать на грани лояльности Будапешту. Декларируя свою верность идеям венгерской государственности, они в то же время резко критиковали официальный идеологический курс – «угро-русинизм».
Литература
1. Государственный архив Закарпатской области. – Ф. 92. Оп. 1. Д. 5. Л. 19.
2. Козикъ М. По кривымъ дорогамъ // Карпаторусский голосъ. – 1939. – 28 iюня. – С. 1–2.
3. Русинизмъ снова в моде? // Карпаторусскій голосъ. – 1939. – 7 iюня. – С. 1–2.
4. Наши нацiональные враги // Карпаторусскій голосъ. – 1939. – 11 iюня. – С. 3.
5. Андрашко И. О книге проф. Бонкало «Русины» (крітическій разборъ) // Русское слово. – 1941. – 9 марта. – С. 2.
6. Степанъ Андреевичъ [Фенцик С.]. Угрорусскій научный институтъ // Карпаторусскій голосъ. – 1941. – 14 января. – С. 4.
7. Письмо профессора Бонкало нашей редакцii // Карпаторусский голосъ. –1941. – 1 февраля. – С. 3.
8. Государственный архив Российской Федерации. – Ф. Р-8091. Оп. 46. Д. 66. Л. 1–10.
9. П. Изъ языковой лабораторіи // Русское слово. – 1940. – 11 декабря. – С. 5.
10. Вца. Новая «Грамматика руського языка» в зеркале критики // Карпаторусскій голосъ. – 1941. – 6 іюня. – С. 3.
11. сякъ. Одному изъ неграмотныхъ и глупцевъ // Карпаторусскій голосъ. – 1941. – 2 августа. – С. 3.
12. -сякъ. Одному изъ неграмотныхъ и глупцевъ // Карпаторусскій голосъ. – 1941. – 5 августа. – С. 3.
13. Энциклопедия Подкарпатской Руси / сост.: И. Поп. – Ужгород: Издательство В. Падяка, 2001. – 431 с.
14. Разборъ грамматики угрорусского языка / ред.: Г. I. Геровскiй, В. I. Крайнянец. – Ужгородъ: Типографiя ЛАМЪ и К, 1941. – 79 с.
15. А. Еще о русинизме // Карпаторусский голосъ. – 1939. – 18 iюня. – С. 2.
16. Фенцик С. 15 марта 1939–1941 // Карпаторусскій голосъ. – 1941. – 15 марта. – С. 1.
17. Magyar Nemzeti Levéltár (MN)L. – F. К 149. 210. cs. 1939. 8. t.. 1. old.
18. MNL. – F. К 149. 266. cs. 1943. 6. t. 859–861. old.
