При анализе последствий польского восстания 1863–1864 гг. неоднократно указывается на кадровую политику российских властей в белорусских губерниях, направленную на сокращение в местном аппарате управления представительства чиновников католического вероисповедания. В условиях вооруженного сепаратистского движения вопрос о верности чиновников присяге не был праздным, в особенности в части касающейся преданности престолу местных чиновников МВД.
Сомнения в лояльности земской полиции у властей появились еще за два года до событий 1863 г. В частности, в донесении начальника IV округа Корпуса жандармов А.М. Гильдебранта от 1 декабря 1861 г. констатировалось, что «на земскую полицию положиться нельзя: она состоит большей частью из поляков и, сверх того, связана с помещиками материальными интересами» [1, с. 77]. В самом начале восстания в своем рапорте от 16 января 1863 г. жандармский штаб-офицер по Виленской губернии подполковник А.М. Лосев предположил, что полицейские чиновники-поляки «скорее буду агентами мятежников, нежели правительства» [2, с. 104]. Сообщая о формировании в Виленской губернии повстанческих отрядов, в донесении от 29 января 1863 г. А.М. Лосев утверждал, что «правительству рассчитывать на верность полиции положительно невозможно, ибо нельзя допустить, чтобы она, пред глазами которой составляются шайки мятежников, не знала и не могла бы предварительно доносить о том начальству» [3, с. 490-491]. В своем донесении от 26 апреля 1863 г. жандармский штаб-офицер полковник Б.К. Рейхарт писал о том, что повстанцы хорошо осведомлены о нехватке войск в Минской губернии. Эта информированность обусловлена тем, что «во всех присутственных местах и канцеляриях они имеют своих агентов между служащими, которые большею частью поляки, а главное неудобство при теперешних обстоятельствах оказывается то, что полиция городская и земская, без малого изъятия, состоит из католиков, – впрочем и некоторые туземные православные (бывшие униаты) не лучше их, особенно у которых жены католички, – тому служит доказательством то, что нашлись между ними охотники присоединиться к повстанцам» [3, с. 516]. Характеризуя ситуацию в Белостокском уезде Гродненской губернии 29 мая 1863 г., жандармский офицер майор С.И. Штейн обратил внимание на отсутствие сведений о повстанческом движении от чинов полиции. По его словам, «чиновники земской и городской полиции большей частью из здешних уроженцев, до ныне мало содействовали к открытию злоумышленников; одни увлечены общим в здешних местах сочувствием к восстанию, другие, находясь в отдаленных местах, где не находится наших войск, в случае нападения мятежников, могущих их защитить оружием, уклоняются от долга службы, из опасения быть умерщвленными мятежниками, при разъездах по делам службы» [3, с. 527]. В отчете витебского губернатора В.Н. Веревкина о событиях в пределах губернии заявлялось, что «весь состав полиции того времени, сформированный почти преимущественно из одних католиков, значительно способствовал к постоянному закрытию виновных, а в случаях, когда действия крамольников и обнаруживались, то факты представляемы были не в надлежащем их значении» [3, с. 483].
Сомнения в лояльности престолу уездной полиции разделял и виленский генерал-губернатор В.И. Назимов. В своем отношении министру МВД от 23 февраля 1863 г. он писал, что полиция, подчиненная власти военных начальников, «поставлена в необходимость действовать согласно с распоряжениями начальства и преследовать злоумышленников, но за всем тем, сочувствуя стремлениям своих соотечественников-поляков, она не упускает удобного случая, чтобы способствовать им всеми зависящими от них мерами урываться от преследования правосудия» [4, с. 297]. Начальник края не ограничивался одними подозрениями, но практиковал отстранение от должностей и возбуждение расследований с перспективой отдачи под суд заподозренных в сочувствии восстанию чиновников. Так, 21 февраля 1863 г. виленский генерал-губернатор В.И. Назимов потребовал отстранить от должности станового пристава Сухоцкого Лидского уезда (Виленская губ.) за старание «всеми средствами скрывать действия мятежнических партий и поэтому случаю не доводить до сведения начальников ближайших воинских команд и других властей в уезде о направлении и местах, где шайки эти скрываются» [4, с. 293]. По факту недонесения о ночлеге повстанческого отряда в м. Шаришове (Кобринский уезд.) генерал-губернатор приказал лишить должности станового пристава. В случае выяснения, что это произошло «вследствие сочувствия его к стремлениям злоумышленников» [4, с. 295], чиновника предписывалось предать военному суду. Однако говорить о всеобщем предвзятом отношении к чинам полиции все же не представляется возможным. Так, в своем рапорте от 26 января 1863 г. трокский военный начальник аттестовал земскую полицию «преданной, сколько я уже мог заметить, вполне законным своим обязанностям» [4, с. 239].
Вместе с тем, как представляется, пассивность и несостоятельность уездной полиции в деле борьбы с разрастающимся восстанием объясняется не столько этнической и национальной солидарностью чиновников с повстанцами, сколько террором со стороны инсургентов и слабостью наличных сил полиции. Так, инструкция «Временного провинциального правительства Литвы и Белоруссии командирам повстанческих отрядов» (не позже 27 февраля 1863 г.) прямо предписывала уничтожать «московскую полицию» «всеми способами» [2, с. 9]. Повстанцы раздавали приказы о «том, чтобы становые приставы, ключвойты и другие чиновники полиции, в службе русской состоящие, вышли в отставку, в противном случае будут наказаны» [2, с. 129]. Дело не ограничилось одними угрозами. Чины полиции становились жертвами террора со стороны повстанческих партий. Так, в ночь с 10 на 11 апреля 1863 г. в заштатном городе Брянске Бельского уезда (Гродненская губ.) был повешен становой пристав Курганович [4, с. 375]. 8 февраля 1863 г. в Пинском уезде Минской губернии отряд численностью приблизительно в 50 человек, «встретив в имении Невеле пятисотского Бараневича, повесила его на дереве, потом сняв и посадив на льду полумертвым, дали в него четыре выстрела» [3, с. 494]. В рапорте начальника штаба 2-й дивизии от 2 марта 1863 г. сообщается о том, что «Начский тысячский был повешен в лесу» [5, с. 78] повстанческим отрядом (Лидский уезд). В рапорте командира лейб-гвардии Московского полка от 12 мая 1863 г. сообщается, что в Трокском уезде повстанческая партия угрожала «смертью всем должностным лицам, честно и добросовестно исполняющим свой долг» и «повесила пятисотского местечка Гапутишек» [5, с. 164]. В отчете шефа III Отделения о ходе восстания в Могилевской и Витебской губернии также сообщалось о фактах «самых безобразных злодеяний, которых жертвами сделались многие преданные правительству лица, в том числе священники, чиновники земской полиции, крестьяне и попадавшие в плен военные» [3, с. 495]. 12 апреля 1863 г. виленским генерал-губернатором В.И. Назимовым был даже издан специальный циркуляр, который предписывал налагать контрибуцию на население поселений и местечек, где будут убиты «мятежниками чиновники земской полиции» [4, с. 391]. В записке виленского военного начальника генерал-губернатору от 7 мая 1863 г. констатировалось, что «становые квартиры и земские почты предоставлены на произвол инсургентам и, опасаясь мести, становые приставы парализованы в своих действиях и даже при редком усердии, как они, так и уездная полиция вообще должны ограничиваться пассивным донесением о случившемся и то едва ли не с разрешения самих инсургентов» [5, с. 151]. На подавленность чинов полиции указывал и брестский военный начальник, когда в рапорте от 30 июня 1863 г. писал о том, что от «полицейских служителей, по страху на них наведенному, сведения получать почти нет никакой возможности» [5, с. 245]. Неспособность пресечь формирование повстанческих отрядов обусловлена не столько национальностью чиновников, сколько тем, что уездная полиция, «не имея в своем распоряжении ни предполагаемой конной стражи, ни даже нескольких казаков, не в состоянии препятствовать явному вербованию шаек без всякого уже стеснения, самым наглым насилием, ничтожной горсти мятежников» [5, с. 151]. Начальник IV округа Корпуса жандармов, докладывая 8 мая 1863 г. о положении в крае, констатировал, что «земская полиция, можно сказать, не существует более: она поражена ужасом от внезапного появления мятежников на пунктах, где их вовсе не ожидают и где они оставляют следы вопиющих злодеяний» [3, с. 518-519].
Таким образом, сомнения в лояльности чинов земской полиции базировались на убеждении, что чиновники-католики не станут бороться с польским национальным движением. Для такой точки зрения имелись определенные основания. Вместе с тем утверждение о всеобщей нелояльности чинов полиции является явным преувеличением, поскольку «сдержанность» полиции в деле борьбы с польским восстанием 1863–1864 гг. была больше вызвана ее беззащитностью перед террором повстанческих отрядов и отсутствием полицейских сил для принуждения к порядку. Это осознавалось властями. По крайней мере, в «Записке об усилении уездной полиции», где анализировались причины слабости полиции при борьбе с повстанцами, утверждалось, что «главнее всего надобно искать причины такого неуспеха в неудовлетворительном и вообще в несоответственном настоящим обстоятельствам края устройстве этой полиции» [6, л. 315]. Однако убежденность в том, что поляк в условиях края не сможет быть лояльным чиновником, привела к кадровой политике, которая закрыла католикам доступ на классные должности в полицию. Эта мера усилила лояльность чинов полиции короне, но не устранила причин, вследствие которых земская полиция оказалась несостоятельной в условиях массового вооруженного неповиновения властям.
Литература:
- Революционный подъем в Литве и Белоруссии в 1861-1862 гг Revoliucinis pakilimas Lietuvoje ir Baltarusijoje 1861-1862 m / Акад. наук СССР, Ин-т славяноведения, Гл. архив. упр. СССР; [Редкол.: В.Дьяков и др.; Подгот.: Л.Аржаева и др.]. – М. : Наука, 1964. – 779 c.
- Восстание в Литве и Белоруссии 1863–1864 гг.: материалы и документы / гл. ред. : С. Кеневич. – М. : Наука, 1965. – 586 с.
- Гісторыя Беларусі ў дакументах і матэрыялах
Т. 2: (1772–1903 гг.) / пад рэдакцыяй Н. М. Нікольскага, Д. А. Дудкова, І. Ф. Лочмеля, 1940. – 938 с. - Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края, ч. 1. Переписка по политическим делам гражданского управления с 1 января 1862 по май 1863 г. : с двумя хромолитографическими снимками и шестью цинкографическими факсимиле в тексте / составил А. И. Миловидов. – Вильна : Губ. тип. 1913. – 464 с.
- Архивные материалы Муравьевского музея, относящиеся к польскому восстанию 1863–1864 гг. в пределах Северо-Западного края, ч. 2. Переписка о военных действиях с 10-го января 1863 года по 7-е января 1864 года : с девятью цинкографиями в тексте / [предисловие А. Миловидова] : Вильна : Губ. тип., 1915. – 466 с.
- Об устройстве полиции в городах и уездах // Литовский государственный исторический архив. – Фонд 378. – Оп. 1863. – Д. 18.
