Аннотация
В дневнике польского общественного деятеля А. Шкленника «Воспоминания о событиях в Вильно и в крае», помимо описания разных аспектов жизни виленского населения в годы Первой Мировой войны, рассказывается о деятельности активистов белорусского национального движения братьях Луцкевичах и В. Ластовском. Автор дневника был убежден в их прогерманской ориентации. На его страницах неоднократно утверждалась малочисленность сторонников белорусского национального проекта.
_________________________________________________________
В 2018-2019 гг. под эгидой Института истории ПАН стараниями польского историка Й. Геровской-Каллаур была осуществлена публикация дневников польского общественно-политического деятеля Александра Шкленника (1864-1921) «Воспоминания о событиях в Вильно и в крае», в которых содержится богатая информация о разных аспектах жизни в Вильно накануне и во время немецкой оккупации во время Первой мировой войны. А. Шкленник имел богатый жизненный опыт. Получив техническое образование в Петербургском Технологическом Институте, он принимал участие в железнодорожном строительстве в разных регионах империи, директорствовал над металлургическим заводом в Абакане. Только в 1905 г. он вернулся в Вильно, где все свои силы посвятил общественной деятельности, став одним из создателей кооперативного движения в столице северо-западного края. Публикатор характеризует автора дневников как достаточно объективного наблюдателя, несмотря на его вовлеченность в политическую и общественную жизнь [1, s. 21]. В его дневниках среди прочих сюжетов имеются и сведения о деятелях белорусского национального движения в Вильно. Они представляют собой как личные наблюдения самого автора, так и пересказ оценок, бытовавших среди виленских поляков.
Следует оговориться, что эти оценки были часто нелицеприятными для отцов белорусского национального проекта. В частности, когда в состав будущего органа городского представительства после ухода русских войск из Вильно от белорусов была выдвинута кандидатура И. Луцкевича, это вызвало массу возмущения, поскольку к нему «польское общество имело много претензий» [2, s. 162]. Прежде всего его обвиняли в том, что он сотрудничал против поляков с Гакатой, то есть с «Союзом для поддержания немецкой нации в восточных провинциях» (Verein zur Förderung des Deutschtums in den Ostmarken). В Вильно была даже сформирована общественная комиссия с целью проведения расследования, но, по словам одного из ее членов М. Ромера, она действовала вяло и прямых доказательств не имела. Правда, сам И. Луцкевич давал повод для подкрепления этих подозрений. Так, во время спора с инженером Ю. Янушевским Луцкевич в запале бросил фразу: «ну, а если так и было, то что?» [2, s. 162]. Однако это было далеко не единственным свидетельством, укреплявшим недоверчивость к будущим отцам проекта Белорусской Народной Республики. Так, по словам Шкленника, в беседе с ним В. Святополк-Мирский, который считал себя «белорусом», рассказал, что в книге, переданной ему И. Луцкевичем, он обнаружил визитную карточку Т. фон Ягова – президента берлинской полиции. Когда к Луцкевичу обратился за советом молодой помощник Янушевского, собиравшийся дезертировать из русской армии, но опасавшийся того, что немцы его будут трактовать как пленного, он получил уверенный ответ: «глупости, сошлитесь у немцев на наш белорусский комитет» [2, s. 162]. Кроме этого, Луцкевич, по мнению местного общества, не отличался уравновешенным характером. Он имел репутацию человека крайностей и вздорного нрава, свидетельством чего считалось обещание повесить после прихода немцев городского голову Вильно М.А. Венславского, которого горожане трижды выбирали на этот пост, а в 1906 г. даже избрали депутатом Государственной думы. Его сотрудник по «Нашей ниве» и один из лидеров нарождавшегося движения В. Ластовский в частных разговорах просто называл И. Луцкевича «невменяемым человеком» [2, s. 163]. Попытка отговорить А. Луцкевича от выдвижения кандидатуры его брата закончилась отказом, в итоге будущая кооптация в состав будущей городской думы оставлялась на совести и ответственности политических групп.
В дневнике от 22 апреля 1916 г. А. Шкленник отметил инициативу белорусских деятелей, требовавших от Апостольского администратора Виленской диоцезии К. Михалькевича обеспечить в начальных школах преподавание катехизиса на белорусском, а в одном из костелов вести дополнительное богослужение на белорусском. Однако эта новость стала лишь поводом обратить внимание на малочисленность белорусских политических деятелей. Так, мемуарист отметил, что среди «белорусского «лагеря», представляемого с 1905 года всегда одними и теми же тремя лицами (двумя братьями Антоном и Иваном Луцкевичами и Вацлавом Ластовским), возник раскол» [2, s. 357] на почве издания «Гомона». Ластовский обвинил братьев в отсутствии прочных убеждений и нежелании допускать к работе других. 2 июня 1916 г. в дневнике появляется запись о том, что братьями Луцкевичами был открыт «Белорусский клуб» с целью политической деятельности «под протекцией оккупационных властей» [2, s. 407], причем создание этой организации объяснялось желанием иметь карманную структуру, в которой им гарантировано руководство.
Дневниковая запись от 7 апреля 1917 г. содержит негативную характеристику тональности публицистики белорусской газеты «Гомон». Так, пишется о том, что в издаваемом за немецкие деньги «Гомоне», отправляемом в лагеря военнопленных в Германии, «в каждом номере регулярно размещается мерзкая клевета на все польское, всегда называя поляков «колонистами» [3, s. 74]. 24 апреля 1917 г. Шкленник еще раз акцентировал свое внимание на том, что «совершенно не двузначную роль в текущей политической жизни нашего края играет белорусский «Гомон» [s. 102], поскольку только этому изданию позволили опубликовать обращение Литовской социал-демократической партии. Последнее было сопровождено антипольской статьей. В обширных комментариях от 3 мая 1917 г. автор дневника разместил корреспонденцию издававшейся в Белостоке немецкой газеты «Korespondenz B», в которой сообщалось о том, что представители белорусов выразили благодарность начальнику Генерального штаба П. фон Гинденбургу и генерал-квартирмейстеру Э. Людендорфу за «возвращение белорусам их прав» в своем обращении от 28 февраля 1917 г., подписанным В. Ластовским. Кроме того, он посчитал необходимым сохранить для себя такой документ как опубликованную в данной газете заметку на предмет характеристики политики в Обер Осте, которая «вернула национальное сознание белорусскому народу» подвергавшемуся «гнету великороссийской политики» сотни лет [3, s. 122].
В дневнике от 7 мая 1917 г. появилась запись, которая показывает, насколько напряженные отношения существовали между отдельными белорусскими деятелями и польскими политиками. В ней сообщается о громком скандале в одной из виленских кофеен. В зале, где находился видный польский деятель В. Студницкий, оказался польский офицер-легионер. Этот офицер оказался знакомым И. Луцкевича, который, увидев старого знакомца, кинулся к нему с объятиями и сел за его столик. Однако в этот момент к старым приятелям подошел Студницкий и заявил: «По всей видимости пан ошибается. Думаю, что Вы знали пана Луцкевича, когда он еще был поляком; сейчас он ренегат и немецкий шпион; в своей газете «Гомон», издаваемой на немецкие деньги, пишет о поляках всякого рода гадости» [3, s. 131]. Луцкевич попытался защититься, заявив в ответ, что Студницкий сам немецкий шпион, которые за немецкие деньги вербует людей в легионы. Студницкий же на эти обвинения достал из кармана перчатку и хлестнул ею по лицу Луцкевича, бросив фразу, что иного бы он ударил по лицу кулаком, но о Луцкевича «не хочет марать руки». Репутации последнего очень повредило то, что первым из того, что он нашелся сказать, было: «Я скажу пана сейчас арестовать!». Правда, он тут же опомнился и схватился за стул, но рукопашную пресекли. Знакомый офицер отказался подать руку Луцкевичу, потребовав от последнего доказать свою невиновность. Только спустя сутки Студницкому принесли вызов на дуэль, что нарушало дуэльные традиции, но последний все равно согласился дать удовлетворение Луцкевичу, если он будет очищен от подозрений по делу о сотрудничестве с Гакатой. На этом «поединок» закончился. Важно подчеркнуть, что неприязненное отношение к Луцкевичу у Студницкого тянулось еще со времен 1905 года. Во время пребывания Студницкого в Петербурге его предупреждали о Луцкевиче, который «крутился при польской студенческой столовой» и выдавал «себя за белоруса, которым стал после исключения из польской молодежной организации за растрату» [4, s. 2]. Студницкого остерегали от общения с ним как «подозрительной личностью» [4, s. 2].
В записи за 8 сентября 1917 г. содержится рассказ о санкционированной немецкими властями конференции Белорусского национального комитета, Белорусской Социал-демократической рабочей группы и Виленского комитета БСГ. В своем дневнике Шкленник указывает, что на заседании присутствовало 72 человека, что «было наивысшим числом лиц, которые могли быть собраны среди белорусов». Основным вопросом заседания было решение о том, на кого следует опираться в борьбе за свои цели: на поляков или на литовцев. Подавляющим большинством решили опираться на литовцев, в чем, по мнению автора дневника, «не было ничего удивительного, поскольку собранные там читатели «Гомона» не имели широкой политической ориентации, но руководствуются исключительно личными взглядами, партийными, делами дня сегодняшнего» [3, s. 348]. Шкленник посчитал необходимым дать обобщенную оценку, заметив, что «белорусский вопрос не играет значительной роли из-за отсутствия определенного характера и людей». Автору казалось убедительным доводом в пользу своих слов тот факт, что до сих пор всем заведует тройка Луцкевичи-Ластовский, причем Ластовский откололся от братьев и «присоединился к польской ориентации» [3, s. 349]. В дневнике не преминул напомнить, что Луцкевич дважды подвергался оскорблением действием: Студницким и Ластовским. Прочие пара десятков лиц, окружавших эту тройку, расценивались как «темные люди, слабо ориентирующихся в элементарных общественных или политических вопросах». Завершает свою запись Шкленник риторическим вопросом о том, можно ли «при таких деятелях серьезно воспринимать белорусское движение?» [3, s. 349].
На страницах дневника Шкленник несколько раз рассуждал о неизбежности белорусско-литовского конфликта, обусловленного территориальными и языковыми границами, вопросами распределения власти. Как подтверждение своих мыслей он посчитал необходимым зафиксировать в дневнике известие о проведенном в «Белорусском клубе» 30 сентября 1917 г. собрания, на котором был сформулирован протест против квоты национальным меньшинствам в составе Литовского Совета. Он иронично подчеркнул, что дискуссии велись на «белорусском языке с сильным польским «акцентом» [3, s. 414]. Эта история имела дальнейшее продолжение. Столкнувшись с протестами оккупационные власти потребовали внести изменения в состав Тарибы. В итоге белорусы могли получить дополнительные места, но эта победа, по мнению автора дневника, продемонстрировала «полную немощь белорусов, немощь экономическую, культурную и политическую», поскольку кроме трех «профессиональных» белорусов для заполнения мест банально не хватало людей. Проблема решалась путем предложений войти от имени белорусов в состав Тарибы людям, которых приманивали карьерой, амбициями и перспективами. В результате удалось склонить несколько человек, «известных как ярые поляки, но которые внезапно стали белорусами» [3, s. 433]. В их числе назывались К. Шафнагель и кн. В. Святополк-Мирский. Важно, что Шкленник не просто пересказал ходившие слухи, но лично столкнулся с этой деятельностью, когда к нему обратился за советом И. Лукашевич, получивший такое предложение от Шафнагеля. После долгих разговоров с молодым человеком, последний ответил, что «как был, так и останется поляком и впредь, но из симпатии к белорусам сделает все, что в его силах» [3, s. 434]. В записи от 19 октября 1917 г. сообщая о решении немецких оккупационных властей выдать разрешение на белорусский съезд, автор в своем дневнике добавил, что опять следует «ожидать усиленного обращения крайовцев-карьеристов в белорусов» [3, s. 445].
Вместе с тем дневник Шкленника интересен тем, что его содержание не всегда ограничивалось политической хроникой происходящих в Вильно и в регионе политических событий, концентрирующиеся вокруг деятельности политических деятелей и партий разных идейных и национальных ориентаций. Иногда на его страницах встречаются рассуждения автора о том фоне, на котором разворачивалась в крае бурная, наполненная личными симпатиями и антипатиями, политическая деятельность разного рода партий и активистов, выступающих от имени народа. В декабре 1917 г. накануне нового года в дневнике при размышлениях о будущих судьбах края дважды появляется любопытная запись о том, что в случае проведения всеобщего голосования «о государственной принадлежности … большая часть населения выскажется за Россию» [3, s. 562]. В частности, в «это большинство войдут: евреи, литовцы и православные, также подавляющая часть крестьян, которые вспоминают о российских временах как о прошлом, когда всего было вдоволь» [3, s. 562]. В записи от 18 декабря 1917 г. А. Шкленник печально констатировал, что «больше всего нас поляков угнетает убеждение, что при проведении всеобщего голосования наш край высказался бы за нахождение в России, хотя русских здесь вообще нет» [3, s. 549]. Перебирая в уме разные варианты политического устройства, автор дневника обращался и к проектам суверенного белорусского устройства. В одном случае он написал о том, что «Вильно с Полесьем создадут Белорусское княжество, которое наверняка вернется к России» [3, s. 549]. В другом случае, допуская существование «Белорусской Республики» при убежденности польской интеллигенции в том, что такое образование «культурно всегда тянулось бы к Польше» [3, s. 562], она мыслилась как практически нереализуемый проект хотя бы из-за языкового вопроса. В ней «поляки говорили и писали бы по-польски, евреи – по-русски и т.д.; если бы кто-нибудь особенно хотел научиться белорусскому, то за этой наукой должен был ехать не в какой-то город, потому что такого белорусского города не существует, а в деревню; причем если бы он находился на Гродненщине, то научился бы польско-белорусскому языку, а если на Могилевщине – русско-белорусскому» [3, s. 562].
Таким образом, на страницах дневника Александра Шкленника недвусмысленно показывается убежденность польского общества Вильно в прогерманской ориентации белорусских активистов и их связях с немецкими оккупационными властями. В личных записях неоднократно отмечается малочисленность национально ориентированных белорусских деятелей, т.е., в сущности, отрицается наличие за ними массового движения среди населения с целью создания особого белорусского государства. В целом дневник показывает, что к деятельности создателей БСГ и издателей «Нашей нивы» местное польское политически ангажированное общество относилось достаточно негативно.
- Gierowska-Kałłaur J. Wstęp // Szklennik A. «Wspomnienia o wydarzeniach w Wilnie i w kraju». Dziennik. Wstęp i opracowanie Joanna Gierowska-Kałłaur. Część I. Warszawa: Instytut Historii PAN, 2018. S. 7-37.
- Szklennik A. «Wspomnienia o wydarzeniach w Wilnie i w kraju». Dziennik. Wstęp i opracowanie Joanna Gierowska-Kałłaur. Część I. Warszawa: Instytut Historii PAN, 2018. 960 s.
- Szklennik A. «Wspomnienia o wydarzeniach w Wilnie i w kraju». Dziennik. Wstęp i opracowanie Joanna Gierowska-Kałłaur. Część II. Warszawa: Instytut Historii PAN, 2019. 1067 s.
- Studnicki W. Z mych przeżyć politycznych i walk // Słowo. 1923. № 44. S. 2.
