Пинская генеральная конгрегация православного духовенства 1791 года
На фоне непростых взаимоотношений, сложившихся между Московским и Константинопольским патриархатами в связи с легализацией украинских раскольников и созданием Православной Церкви Украины, часто можно столкнуться с мнением, согласно которому напряжение между этими двумя Поместными Церквами начало нарастать после разрушения русской революцией симбиоза Русской Православной Церкви и российской государственности. Между тем это не совсем так, вернее совсем не так. Как известно, отношения с Царьградом непросто складывались уже у святого равноапостольного великого князя Владимира – крестителя Руси. На протяжении последующих веков Вселенские патриархи, да и вообще представители Константинопольской иерархии неоднократно как вмешательством, так и невмешательством в значительной степени осложняли положение Русского Православия. Достаточно вспомнить роль Константинополя в событиях разделения Русской Церкви на Московскую и Литовскую митрополии в 1458 г., действия патриарха Иеремии II (Траноса) в Киевской митрополии, невольно поспособствовавшие заключению Брестской церковной унии в 1595–1596 гг., неоднократно случавшееся негативное влияние греческих духовных лиц на решения поместных Соборов Русской Церкви. В этот перечень можно добавить то соображение, что православие в Речи Посполитой (на территории современных Украины, Белоруссии, Литвы, восточных воеводств Польши) в последней четверти XVII и в XVIII в. не было окончательно уничтожено лишь благодаря изъятию Киевской митрополии из состава Константинопольской патриархии и введению ее под омофор Московского патриарха в 1686 г.
Сложность церковных русско-греческих отношений начиная с середины XV в. можно объяснить, с одной стороны, стремлением Царьграда сохранить и приумножить свой авторитет в православном мире в обстоятельствах выживания под турецким владычеством; с другой стороны, интересами и масштабом опиравшейся на духовный фундамент православия русской государственности, которая не могла развиваться и решать собственные исторические задачи, одновременно обременяя себя греческими церковно-каноническими и национальными интересами. В целом проблемы в этих отношениях можно рассматривать как объективно возникавшие недоразумения, поскольку, как считается, они не носили враждебный характер. Кажется, что положение изменилось только в ХХ в. и в наши дни в связи с деятельностью патриарха Варфоломея. Однако, к сожалению, действия, осознанно направленные против Русской Церкви, Константинополь предпринимал и ранее. Свидетельством тому являются события Пинской генеральной конгрегации 1791 г., мало известные не только широкой публике, но даже любителям церковной истории, а в некоторых случаях – и профессиональным историкам.
Пинская генеральная конгрегация 1791 г. – собрание представителей православного духовенства и мирян, находившихся в подданстве Речи Посполитой. Ее цели состояли в выработке новой организации церковной жизни православного населения Польско-Литовского государства. Инициатива созыва Конгрегации исходила от депутатов так называемого Четырехлетнего сейма (1788–1792 гг.) и была поддержана королем Станиславом Августом Понятовским, назначившим из числа сановников своего королевства ответственных за реализацию этой задумки.
Чтобы разобраться в хитросплетениях событий, сопровождавших Пинскую конгрегацию, нужно обратить внимание на следующее. В середине XV в. Русская Православная Церковь, представлявшая собой митрополию в составе Константинопольского патриархата, оказалась разделенной на автокефальную Московскую митрополию, в 1589 г. получившую канонический статус патриархии, и Киевскую митрополию, объединявшую епархии в пределах Великого княжества Литовского (ВкЛ) и оставшуюся под властью Константинопольского патриарха. На троне ВкЛ с конца XIV в. утвердилась династия католических правителей, что, несмотря на численное доминирование православного населения, обеспечило господство в стране католичества. В 1569 г. ВкЛ соединилось с католическим Польским королевством в единое государственное образование – Речь Посполитую, в котором положение католичества еще более укрепилось. Это послужило нарастающему проникновению на западнорусские земли структур Католической Церкви и расширению влияния в западнорусском обществе римского духовенства. Завершением католической экспансии стало заключение в 1596 г. между иерархией Киевской митрополии Константинопольского патриархата и Католической Церковью унии.
Церковная уния на землях Речи Посполитой, получившая название Брестская, поскольку во всеуслышание она была объявлена на церковном Соборе в г. Бресте, задумывалась ее идеологами со стороны Польско-Литовского государства и Римской курии как средство окончательно вытеснить православие из жизни предков современных украинцев и белорусов, единой католической верой скрепить их связь с поляками-католиками. Этим она должна была способствовать усилению и динамичному развитию Речи Посполитой, а также послужить инструментом для распространения католичества в Московской Руси и далее на Востоке Евразии. Однако, вопреки ожиданиям творцов Брестской унии она оказалась источником религиозных и общественно-политических конфликтов, не укрепила, а ослабила Речь Посполитую, создала массу проблем для католичества и не смогла достичь поставленных перед ней геополитических целей. Тем не менее, на рубеже XVII–XVIII вв. при деятельной поддержке польских властей и католического шляхетского общества Брестская церковная уния сумела закрепиться в обширных регионах западной Руси, в первую очередь на современных белорусских землях и на правобережной Украине.
Во второй половине XVII в. по итогам русско-польской войны 1654–1667 г. г. Киев и обширные территории левобережной Украины вошли в состав Московского царства. В 1686 г. в результате усилий русской дипломатии Константинопольский патриархат вынужден был передать Киевскую митрополию под омофор Московского патриарха, что явилось ударом по интересам Константинополя, но восстановило утраченное в 1458 г. каноническое единство Русской Церкви и поставило православное население Речи Посполитой под защиту Московского государства, в 1721 г. превратившегося в Российскую империю. Благодаря защите со стороны России православие в Речи Посполитой не было окончательно уничтожено, но находилось в упадке. К началу XVIII в. под властью польских королей сумела сохраниться единственная православная епархия – Мстиславская, иначе – Могилевская. Православные в Польше испытывали притеснения и их число неуклонно сокращалось. Большими массами, зачастую насилием, их переводили в унию. К первому разделу Речи Посполитой в 1772 г. православная Могилевская епархия состояла из 470-ти приходов с 550 000 верующими. Для сравнения, в это время уния в Речи Посполитой располагала 8-ю епархиями и 9 452-мя приходами. Число униатов составляло не менее 8 000 000 человек.
После первого раздела Речи Посполитой в 1772 г. Могилевская епархия была разрезана новой государственной границей. В пределах Польши осталось 340 православных приходов и 39 монастырей и их число сокращалось. К 1791 г. в православии оставались 254 прихода, 13 монастырей и 162 024 верующих. Церковная жизнь этой части Русской Церкви находилась в расстроенном состоянии. Положение осложнялось отсутствием православного епископа, поскольку Могилевская кафедра после 1772 г. оказалась в границах Российской империи. Под давлением России в 1785 г. король Станислав Август Понятовский вынужден был допустить исправление иерархической ситуации в православии на своей территории. После длительных напряженных переговоров между Петербургским и Варшавским дворами, несмотря на сильнейшее противодействие со стороны польского шляхетского общества, фанатизированного католическим духовенством, Святейший Синод Русской Православной Церкви получил право назначить в Речь Посполитую епископа. Им с титулом Переяславский и Бориспольский стал преосвященный Виктор (Садковский).
В 1788 г. начал работу так называемый Четырехлетний сейм (1788–1792 гг.). Его усилия направлялись на преодоление кризисных явлений и укрепление польской государственности и обнимали практически все стороны жизни страны. Сейм проходил на фоне обеспокоенности польского общества возможностью антипольского восстания на Украине. Там имели место убийства шляхты, что навевало воспоминания об ужасах колиивщины – восстания запорожских казаков в середине XVIII в., сопровождавшегося поголовным истреблением польского населения. Суды над обвиняемыми в убийствах проходили в Луцке, Дубно, Кременце и Владимире Волынском. Они сопровождались жестокими казнями. Чтобы погасить разгоравшиеся страсти король распорядился доставить в Варшаву всех арестованных по этим делам, среди которых обнаружилось некоторое количество православных монахов и священников. Из депутатов сейма была сформирована следственная комиссия (в официальных документах она называлась «депутация») для проведения разбирательства по этому делу. Комиссия не нашла никаких доказательств подготовки восстания. В то же время ею было отмечено широкое распространение на западнорусских территориях «пропаганды» православия, и с удивлением для себя члены комиссии открыли тот факт, что православные церковные структуры Речи Посполитой канонически подчинялись Святейшему Синоду Русской Православной Церкви. 21 апреля 1789 г. сеймовый маршал Казимир Сапега огласил Сейму донесения, в которых говорилось, что епископ Виктор (Садковский) и подчиненные ему священники подстрекают крестьян к бунту и тайно берут у них присягу на верность России. Возмущенные депутаты Сейма постановили арестовать владыку, а также нескольких членов его консистории и доставить в Варшаву для расследования их антигосударственной деятельности. Следствие развернуло масштабную работу по сбору материалов по делу, но не выявило доказательств вины Садковского и его сотрудников. Тем не менее, 29 марта 1790 г. православному архиерею было выдвинуто обвинение в предательстве интересов страны, и он оставался в заключении в Ченстоховском монастыре до 1792 г. Одновременно с судом над преосвященным Виктором следственная комиссия в инициативном порядке начала разработку рекомендаций для новой правительственной политики в отношении остатков Православной Церкви в Польше. На закрытом заседании 26–27 марта 1790 г. эти рекомендации были объявлены Сейму.
В мае – июне 1790 г. руководство Сейма было занято участием в тайных переговорах с прусским правительством. В повестке дня заседаний не ставились обычные законотворческие вопросы, что позволило депутатам обратить внимание на давно назревшие церковные проблемы. В первую очередь Сейм озаботился улучшением положения Католической Церкви как латинского, так и униатского обрядов. Главной заботой относительно униатов было возвышение униатской иерархии через введение в Сенат униатского митрополита Иасона (Смогоржевского). В этом депутаты Сейма видели наиболее эффективное средство для противодействия православию и улучшения религиозной ситуации в стране. Сейм обратил внимание и на дела Православной Церкви. Были рассмотрены и одобрены выработанные следственной комиссий рекомендации, касающиеся ее переустройства. Рекомендации опирались на мнение, согласно которому наибольшую опасность для Речи Посполитой представляла каноническая зависимость православного населения страны от чужеземного церковного управления – Святейшего Синода Русской Православной Церкви, поскольку через Синод Петербургский двор имел возможность влиять на настроение народных масс и общественные процессы на русских территориях Польши. Чтобы исправить положение члены комиссии предложили переподчинить православную церковную структуру в Польше Константинопольскому патриарху, обеспечить православному населению свободу вероисповедания и протекцию со стороны Польского государства.
Сейм одобрил рекомендации следственной комиссии. 13 апреля 1791 г. был издан «Универсал сеймовых маршалков», в котором всему населению Речи Посполитой сообщалось о предоставлении права православным иметь в Польше собственное Высшее церковное управление. Польской дипломатии было предложено войти в контакт с правительством Османской империи на предмет передачи православного населения Польши под омофор Константинопольского патриарха. Для выработки и оформления нового церковного устройства было решено провести собрание представителей православного духовенства и мирян с участием высокопоставленных католических духовных лиц и под контролем государственных сановников. Собрание, под названием «конгрегация», поначалу предполагалось провести в Слуцке 9 февраля 1791 г., но затем его перенесли в Пинск с другой датой – 15 июня 1791 г.
Уже летом 1790 г. польский посол в Стамбуле Петр Потоцкий вступил в переговоры с министрами правительства султана Селима III, которые известили Константинопольского патриарха Неофита VII о пожеланиях польской стороны. Патриарх благосклонно откликнулся на предложение взять под свой омофор православных Речи Посполитой и обратился к православному духовенству Польши с посланием, в котором запрещал священникам присягать на верность России и призывал их быть лояльными королю и польскому государству. Послание патриарха в виде отпечатанной листовки польское правительство распространило среди православного населения в ноябре 1790 г.
15 июня 1791 г. после длительных и сложных организационных мероприятий, проведенных польскими властями, в Пинске с одобрения короля открыла работу Пинская генеральная конгрегация. Православная общественность проявила заинтересованность в этом форуме. В заседаниях конгрегации приняли участие 25 делегатов от монашествующих, 22 представителя белого приходского духовенства и 56 светских лиц, из которых 19 были шляхтичами, посланных 17 православными братствами. Наблюдали за деятельностью этого церковного съезда уполномоченный королем комиссар – Михаил Кохановский, многочисленные представители католического духовенства латинского и униатского обрядов и католической знати.
Правомочность новой организации Православной Церкви в Польско-Литовском государстве Пинская конгрегация обосновала тем, что нововведения совершаются в рамках канонического права и обычаев Восточной Церкви, сложившихся в эпоху Семи Вселенских Соборов. Одновременно подчеркивалась недопустимость зависимости национальной (т.е. располагавшейся на территориях суверенного государства) Церкви от заграничного центра за исключением вопросов вероучения. Утверждалось, что поскольку православие на территориях, входивших в состав Речи Посполитой, пришло из Константинопольского патриархата, который многие столетия устанавливал и гарантировал канонический порядок церковной жизни православного населения, то необходимо, чтобы формируемая национальная церковная структура находилась под властью Константинопольского патриарха. Особо оговаривалась лояльность православного духовенства правительству Речи Посполитой и лично королю с утверждением, что в государстве соблюдаются права и привилегии православия.
3 июля 1791 г. Пинская конгрегация завершила свою работу оглашением принятых в процессе ее работы решений. Они касались всех сторон церковной жизни и состояли из 12 артикулов. В 1-м артикуле конгрегация постановила, что высшее управление Православной Церковью в Речи Посполитой будет осуществлять собирающийся раз в 4 года национальный Синод, состоящий из архиепископа (или митрополита) и трех епископов, канонически ни от кого не зависимых, а в догматических вопросах, подчиненных Константинопольскому патриарху. Соответственно на территории страны учреждались четыре православных епархии. Во 2-м артикуле описывалось временное управление Церковью, которое должно было действовать до одобрения Сеймом решений конгрегации. 3-й артикул предписывал разделение учреждаемых епархий на деканаты или протопопии – благочиния, содержал положение о конгрегациях в деканатах и правила выборов протопопов – благочинных, а также структуру управления деканатами. 4-й артикул описывал новые правила организации и функционирования монастырей. 5-й касался епархиальных конгрегаций, в которых участие должны были принимать правящий архиерей, его наместники, настоятели епархиальных монастырей, протопопы, председатели церковных братств. 6-й артикул посвящался правилам созыва генеральной – общей для всей Православной Церкви в Польше – конгрегации, а также очерчивал ее полномочия. 7-й артикул вводил постоянно действующий орган управления – Высшую консисторию, которая была призвана реализовывать решения национального Синода, осуществлять руководство текущей жизнью Церкви. Здесь же говорилось о том, что церковное делопроизводство должно было вестись или двойным текстом – польским и русским, или только одним польским. В артикулах 8 и 9 оговаривалась организация и полномочия епархиальных консисторий. Артикулы с 10 по 12 вводили нормы управления церковным имуществом и имениями монастырей, предписывали создание приходских школ и госпиталей (т.е. богаделен). Также конгрегацией была разработана формула присяги, которую должно было приносить православное духовенство. От священников требовалось, чтобы они присягали не только на верность королю и Речи Посполитой, но и Конституции, выработанной Сеймом и введенной в действие 3 мая 1791 г.
Избранный на Пинской конгрегации руководитель Высшей консистории игумен Бельского монастыря Савва (Пальмовский) сразу приступил к осуществлению принятых в Пинске решений. В ожидании официального подтверждения ранее выраженного согласия Константинопольского патриарха на новое устройство Церкви в Польше и принятия ее под свой омофор в богослужение вводилась особая форма поминания светских и церковных властей на ектениях, призванная обеспечить плавность и изобразить церковно-правовую легальность перемены канонической юрисдикции. Поэтому прежнее поминание императрицы Екатерины II опускалось, вместо нее поминались «Пресветлейший и Великодержавнейший король наш Станислав Август», «пресветлейшая речь посполитая». Из церковных властей поминались «святейшие четверопрестольные патриархи», «преосвященный Виктор» (имеется в виду находившийся в заключении глава православных в Польше) и «правительствующий Верховный Синод». Особо знаменательно поминовение Синода с другой приставкой: не «Святейший», как было положено, а «Верховный». Очевидно, что такая маскировка была предпринята для успокоения польского католического общества.
Король Станислав Август одобрил решения Пинской конгрегации, не отреагировав на негативную реакцию Римского папы, видевшего в этом событии подрыв позиций католичества в Польше под влиянием новых философских течений, которые объявляли все религии равными, чтобы в конечном итоге не было ни одной влиятельной религии. Против нового устройства Православной Церкви в Речи Посполитой выступил папский нунций Фердинандо Салюццо и униатские епископы, которые обратились к королю с протестами, поддержанными широкими кругами католической шляхты, стоящей за сохранение своих старинных свобод и привилегий и нерушимое господство в стране католичества. В свою очередь сторонники преобразования Польши в духе Конституции 3 мая 1791 г. высказывали одобрение реформам в Церкви и требовали более терпимого отношения к православию. 22 мая 1792 г., после жарких дискуссий, Сейм утвердил выработанные Пинской конгрегацией постановления.
Пинская конгрегация, как попытка построить жизнь в Речи Посполитой на основании религиозной терпимости, а не католического фанатизма оказалась запоздалой. Политическая обстановка в стране, все более погружавшейся в хаос, последовавшие вскоре второй (1793) и третий (1795) разделы Речи Посполитой прекратили существование этого государства. Сведения о продолжении активности польской дипломатии в Стамбуле по церковным делам отсутствуют. По-видимому, с этим связан тот факт, что официальное письменное согласие патриарха Неофита VII на принятие в свою юрисдикцию польской части Русской Церкви – Томос, получено не было. Вероятно, этот документ так и не был составлен.
Надо сказать, что окончательная точка в истории Пинской конгрегации была поставлена ранее второго раздела Речи Посполитой. В 1792 г. в связи с победоносным завершением для Российской империи войны с Турцией сложились благоприятные политические обстоятельства для освобождения из заключения епископа Виктора (Садковского). Выйдя из-под стражи, он вновь вернулся к управлению своей паствой, известив об этом подведомственное духовенство. Владыка Виктор был с восторгом встречен священниками, что позволило ему остановить приведение в жизнь принятых на Пинской конгрегации постановлений. От игумена Саввы (Пальмовского), как наиболее активного участника Пинской конгрегации и деятельного проводника польских государственных интересов, владыка потребовал покинуть пределы своей епархии, что тот и сделал, перебравшись в Варшаву. В Варшаве в 1794 г. во время восстания Тадеуша Костюшко Пальмовский играл видную роль в лагере повстанцев и духовно окормлял русских пленных. Поражение восстания окончательно прекратило его церковно-общественную деятельность. По непроверенным данным в конце жизни Пальмовский отказался от православия и перешел в унию.
Таким образом, Пинская генеральная конгрегация не оставила в истории следа, кроме небольшого количества документов. Оценки этого события могут быть разными, поэтому представляются уместными некоторые замечания.
Во-первых, надо признать, что Пинская конгрегация выработала стройное положение об управлении и функционировании Православной Церкви в Речи Посполитой, основанное на принципах православной соборности, правда, изрядно дополненной демократическими нормами, несшими в себе дух новой революционной эпохи. В то же время трудно говорить о жизнеспособности постановлений конгрегации, т.к. они не прошли проверку на практике;
Во-вторых, постановления Конгрегации вели к полному отрыву православного населения Речи Посполитой от полноты Русской Церкви не то чтобы без согласия, но даже без уведомления Матери-Церкви о происходящем, что являлось бесцеремонным нарушением канонического права;
В-третьих, работа Пинской конгрегации проходила без участия и согласия находившегося под стражей законного предстоятеля Церкви в Польше – преосвященного Виктора (Садковского). На ней не присутствовал ни один православный епископ, не было делегатов от других поместный Православных Церквей. Совокупность этих фактов заставляет признать Пинскую генеральную конгрегацию нелегитимным собранием, которое не имело права менять церковноправовой статус Церкви в Польше;
В-четвертых, главной побудительной причиной проведения собрания православного духовенства и общественности со стороны польского правительства являлось желание пресечь зависимость православного религиозного меньшинства от расположенного во враждебном российском государстве центра церковного управления, чтобы деятельность православного духовенства не противоречила, но способствовала правительственной политике Речи Посполитой. Проблема в том, что Константинопольский патриарх был подданным Османской империи, а следовательно, зависимость православного населения от чужеземного Высшего церковного управления не устранялась. Когда польские сановники требовали, чтобы учреждаемый национальный Синод был зависим от Константинопольского патриарха лишь в догматических вопросах, они, очевидно, либо слабо представляли себе функционирование православного канонического права, либо, что более вероятно, рассчитывали на удаленность и слабость Константинопольской патриархии, на которую надеялись найти эффективные рычаги давления. В итоге, Пинская конгрегация устраняла зависимость православия в Польско-Литовском государстве от Высшего церковного управления Русской Православной Церкви, но вместо нее она вводила не столько другую каноническую зависимость, сколько в еще бóльшей, чем прежде степени усиливала зависимость православного населения от польских властей. О том, что веротерпимость в отношении православия в реформированной Конституцией 3 мая Речи Посполитой могла восторжествовать говорить не приходится. В законе, ратифицировавшем постановления Пинской конгрегации, прямо говорилось о том, что православные не имеют право претендовать на возвращение отнятых у них католиками обоих обрядов храмы и имущество. Это означает, что польские власти планировали не допускать восстановления позиций Православной Церкви, ограничить возможности ее развития.
Наконец, нужно особо выделить мнение, которое относительно Пинской конгрегации высказал М.О. Коялович. Его, в отличие от многих других историков, не впечатлила демократичность внутрицерковного устройства, вводимого пинскими постановлениями. Коялович пишет: «…конгрегация призывала к полноправию духовенство, дворянство, даже мещанство, но о народе она не говорила ни слова. Громады и ее представители – атаманы, сельские братства и их представители – ктиторы – слова, незнакомые пинскому положению. Положение это не только было призывом к разрыву религиозного и народного единения Западной России с Восточной, но и к разрыву последних остатков православной западнорусской интеллигенции с ее народом».
Зачастую современные историки подвергают сомнению значимость религиозного фактора во втором разделе Речи Посполитой. В частности, В. Аниперков полагает, что на Пинской конгрегации была учреждена автокефальная Православная Церковь в Польше, и это вместе с другими обстоятельствами сняло напряжение диссидентского вопроса. Тем самым, согласно его мнению, влияние России на православное духовенство в Польше было ослаблено. С таким мнением трудно согласиться.
Первое – Пинская генеральная конгрегация не ввела автокефальное управление для Православной Церкви в Польше, о чем, в общем-то, речь и не велась, и не переменила ее юрисдикцию. Патриарх Неофит VII не прислал свое письменное согласие на принятие польских православных в состав Константинопольской патриархии, т.е. постановления Пинской конгрегации официально не вступили в силу.
Второе – важны были не постановления сомнительного с церковноправовой точки зрения съезда группы духовенства и мирян в затерянном среди Полесских болот Пинске, а важно была положение епископа Виктора (Садковского) – законного, признанного во всем православном мире предстоятеля Церкви в Польше. Российские сановники, в отличие от польских, понимали, что с его освобождением из-под стражи окажутся канонически ничтожными все предпринятые без его участия и одобрения действия православных духовных лиц.
Третье – Пинская конгрегация, устранявшая влияние Святейшего Синода Русской Православной Церкви на православное духовенство в Речи Посполитой, в действительности не ослабила действие религиозного фактора, влиявшего на политические события перед вторым разделом Польши. Наоборот, она усилила его, переведя проблему из межконфессиональной плоскости во внутрицерковную. На это указал С.М. Соловьев, отметив, что в результате Пинской конгрегации «дело пошло уже не о разделе Польши, а о соединении русских земель… Россия должна была поспешить политическим соединением предупредить разделение церковное». То есть для России постановления Пинской конгрегации были неприемлемы по одной простой причине – они возвращали каноническое разделение Русской Церкви, с огромным трудом преодоленное в 1686 г. Пинская конгрегация наносила удар по процессу завершения собирания русских земель под скипетром российских монархов, которое предпринимала императрица Екатерина II. Причем удар наносился в самой чувствительной – духовной сфере. Действительно, сопротивление установлению русской власти после грядущего раздела Речи Пополитой со стороны польского католического общества и униатов было естественно и ожидаемо. А вот враждебное неприятие установлению русской власти со стороны православного населения, пусть и небольшого по численности, обесценивало значительную часть российских аргументов в пользу уничтожения польской государственности. С мнением С.М. Соловьева с некоторыми оговорками согласен П.В. Стегний, который пишет, что «со времени создания Пинской конгрегации польский вопрос вошел в жесткий идейно-религиозный контекст, в значительной мере сузивший свободу действий Екатерины». Иными словами, деятельность Пинской конгрегации заставила императрицу Екатерину II активизировать воплощение ее антипольской программы.
Из сказанного следует, что Пинская конгрегация не ослабила, но усилила значение религиозного фактора в русско-польском противостоянии в начале 1790-х гг. Она затронула самые глубинные интересы российской государственности, создав угрозу возобновления канонического обособления Польской и Российской частей Русской Церкви.
Итак, Пинская генеральная конгрегация представляла собой весьма противоречивое предприятие, легитимность и успех которого с самого начала были сомнительны и которое создало внутрицерковное напряжение, заставившее Российскую империю усилить свои действия против Польши. По сути это была авантюра, суть которой заключалась в том, что польские правительственные круги инициировали среди православного населения сепаратистское по отношению к Русской Православной Церкви движение, а патриарх Неофит VII предпринял шаги для придания этому движению видимость канонической законности. Константинопольский предстоятель совершил грубое вмешательство в дела Русской Церкви, которое носило явно враждебный характер и в отношении Русского Православия, и в отношении российского государства. Хронологически это был первый случай проявления откровенной враждебности Фанара к России и ее Церкви.
Встает вопрос о личности патриарха Неофита VII и мотивах его действий.
Патриарх Неофит VII весьма противоречиво характеризуется в исторической литературе. Во многих исторических источниках личного происхождения и исследованиях, посвященных истории Константинопольской Церкви, его упрекают в стяжательстве и разного рода нарушениях, допущенных в церковном управлении. Кажется, что подтверждение справедливости такого взгляда содержится уже в том факте, что патриарший престол Неофит VII занимал два раза: в 1789–1794 и в 1798–1801 гг. Причем первый период его патриаршества закончился насильственным удалением от кафедры. В то же время профессор И.И. Соколов на основании разбора личных качеств и деятельности патриарха Неофита приходит к выводу о несправедливости подобных обвинений. Он относит их возникновение к интригам некоторых членов Синода Константинопольского патриархата и вмешательству представителей правящих кругов Османской империи. Выработка объективного взгляда в этом вопросе осложняется тем, что акты патриаршества Неофита VII не сохранились. Тем не менее, даже скудные сведения о патриаршестве Неофита VII позволяют делать вывод о том, что это был один из лучших и деятельных предстоятелей Константинопольской Церкви второй половины XVIII в.
Согласившись с высокой оценкой личности патриарха Неофита и его деятельности на благо Греческой Церкви, нужно признать, что в конце XVIII в. в условиях, когда дряхлеющая Оттоманская Порта еще продолжала держать под своей властью все, за исключением России, православные страны и обеспечивала доминирование в их церковных делах Константинопольского патриархата, действия патриарха Неофита в отношении польской части Русской Церкви не могли вызвать в православии угрозу раскола, с которым православный мир столкнулся в наши дни в связи с деятельностью патриарха Варфломея. Речь могла идти лишь о возникновении напряжения между Константинопольской патриархией и Святейшим Синодом, за которыми стояли соответственно Османская и Российская империи. Действия патриарха Неофита скорее в еще большей степени обостряли русско-турецкие противоречия, которые и без того в это время вылились в войну, продолжавшуюся в 1787–1791 гг. Поэтому нельзя говорить о том, что, содействуя польским интересам против интересов России, патриарх Неофит сильно рисковал авторитетом Константинопольского патриархата в православном мире.
В отношении к Пинской конгрегации роль патриарха Неофита VII исторической наукой до сих пор однозначно не определена. С одной стороны, получив от польского правительства просьбу о содействии, которая напрямую затрагивала интересы Русской Церкви, он не поставил об этом в известность Святейший Синод, им не были проведены соответствующие консультации с предстоятелями других Поместных Православных Церквей, что являлось вопиющим нарушением церковного порядка. С другой стороны, в качестве оправдания патриарху можно выдвинуть то соображение, что в это время продолжалась русско-турецкая война и для Фанара было невозможно, даже смертельно опасно искать контакты с любыми официальными представителями России. Однако, понимание общецерковных и политических последствий недружественных шагов в отношении Российской империи и Русской Церкви должно было бы заставить патриарха Неофита либо не спешить с ответом на польские инициативы, передаваемые ему министрами правительства Османской империи, либо совершить все так, чтобы не повредить мирным межцерковным отношениям.
Кажется, что патриарх Неофит поступил именно так, когда он не прислал свое официальное согласие на принятие польских православных под свою власть. Однако существует недвусмысленное доказательство того, что он осознанно способствовал антироссийской политике польского государства и намеренно совершил враждебные в отношении канонического единства Русской Православной Церкви действия. Дело в том, что патриарх Неофит VII не только на словах благосклонно отнесся к идее проведения Пинской конгрегации, но и обратился к православному населению Польши с посланием, в котором одобрял созыв конгрегации, основной темой работы которой намечалось выведение части Русской Православной Церкви из-под власти Святейшего Синода и передачи ее под его омофор. Как уже упоминалось выше, это послание польское правительство распространяло перед Пинской конгрегацией. Из него ясно видны мотивы действия патриарха.
Надо сказать, что небольшой отрывок из послания патриарха Неофита VII к православному населению Речи Посполитой в русском переводе приводится В.А. Бедновым. Польский перевод этого послания в полном объеме опубликован в сборнике документов польской дипломатической миссии в Стамбуле, изданной В. Валишевским в 1894 г. Из заголовка этого документа: «Перевод проекта увещевательного пастырского послания от патриарха Константинопольского к Церкви дезунитов, предназначенного для публикации в Польше», понятно, что текст послания был составлен в патриархии на греческом языке, а не польскими дипломатами, которые, очевидно, ограничились лишь переводом послания на польский. Следовательно, мысли, которые высказаны в этом тексте, являются мыслями патриарха и отражают представления о месте Константинополя в православном мире и отношение к Русскому Православию, которые сложились в руководстве Константинопольской патриархии к концу XVIII в. Чтобы разобраться в мотивах действий патриарха касательно польских православных, ради принятия которых под свою каноническую власть он был готов порвать отношения с Российской империей и Русской Православной Церковью представляется важным обратиться к тексту этого послания.
Итак, в начале послания патриарх Неофит преподает православным верующим в Речи Посполитой свое благословение. Далее он обосновывает правомочность своего обращения к пастве, относящейся к другой юрисдикции, и пишет: «Заповедь Спасителя нашего Иисуса Христа, данная в Святом Его Евангелии: «Euntes in Mundum Universum praedicate Evangelium omni creaturae», обязывающая Нас проповедовать слово Божие всем Христианам, веру Святой Восточной Церкви исповедующим, ибо (благодарение Богу) власть во Вселенской Церкви правом Синода сообщена Нам и доверена была».
Из этих слов недвусмысленно следует, что патриарх Неофит полагал власть Синода Константинопольского патриархата, а следовательно, и свою власть, распространяющейся на всю Вселенскую Церковь. Примечательно, что этот посыл повторяется в тексте дважды. В конце послания, между прощальными благословениями, патриарх Неофит пишет: «Все то делайте, что вам выше советуем делать и напоминаем, вместе с Нашим Синодом архиепископов собратий наших; ибо он (т.е. Синод – А.Р.) содержит и сохраняет истинное вероучение Восточной Церкви и ее власть, которую Богу угодно было поручить ей». При этом к тем, кто мог бы проявить сомнение в законности универсальной власти Фанара над Вселенской Церковью, патриарх Неофит обращается с угрозами: «Пусть милость Господа и отеческое благословение Наше будут всегда с вами, как духовными, так и светскими; в противном случае пусть справедливый Божий гнев, кара властей, утрата всех благ духовных, станут уделом всех духовных мятежников, и пусть познают они все страшные плоды справедливости как духовных, так и светских властей».
Причину своего обращения к православному населению Речи Посполитой патриарх Неофит объясняет следующими словами: «С тревогой я принял известие, что ваши духовные начальники принесли присягу, в силу которой обязывались быть послушными чужому государству и исполняли такие распоряжения, которые преследовали явную цель подстрекательства народа к непослушанию и бунту против законной власти, к поднятию смятений в собственном отечестве, что тем более является тяжелым и значительным перед Богом проступком, что безбожие продвинулось даже до употребления во зло посредством гнусного фарисейства при поминании Его имени. Посему мы обязаны не ради угождения людям и не лицемерно, но в правде, искренности и без лукавства не только уставы нашей святой Церкви сохранять, но так же вас остерегаю, чтобы вы души и тела ваши не пятнали, принося присягу чужим державам, которые ведут к непослушанию и бунту; злонамеренные присяги и обязательства должны быть отвергнуты».
В этом отрывке ни слова не говорится о судьбе епископа Виктора (Садковского), несправедливо отстраненного от церковного управления и вина которого в антиправительственной пропаганде не была доказана даже весьма предвзятым судом Сейма. Синод Русской Православной Церкви так же не упоминается, но ему, очевидно, косвенно бросается упрек в применении несовместимых с Евангельскими заповедями принципов руководства частью Русской Церкви, находящейся в пределах Польши. В целом эти слова обвиняют Святейший Синод в том, что он в меньшей степени печется о духовном спасении верующих, а в бóльшей степени заботится о продвижении правительственной политики России, заставляет православное духовенство Речи Посполитой проявлять непослушание ее властям.
Наконец, представляет интерес видение патриарха Неофита пути исправления положения Православной Церкви во враждебном всему православному и русскому Польско-Литовском государстве. Патриарх призывает православных быть лояльными католической Польше и не тяготеть к единоверной России, называя ее чужеземной для них страной. Он пишет: «Все лица в духовном сане! Своими поступками вы обязаны служить примером правоверным Христианам нашим, учить и давать советы с усердием и постоянством как высшим, так и низшим, чтобы точно так же, как хвалу Богу воздается, пребывали в послушании приказаниям его королевского величества и наияснейшей Речипосполитой польской, за которых единственно, как за законную власть вашу, должны молиться Всемогущему Богу, а не за чужеземных монархов, как вы до этого делали, особо обращая на то внимание, чтобы вы, поступая иначе, не нарушили заповеди Святого Евангелия, постановлений Апостолов и святых Отцов, и наконец, наших предупреждений и напоминаний Пастырских и Синодальных, направленных на то, чтобы вы не стали ненавистны Богу и не заслужили наказание от власть предержащих. Светским людям! Если вы не проявите непослушания во всем этом, что от вас требует святая наша вера, искренняя подчиненность его королевскому величеству и Речипосполитой Польской, то не только получите от Бога венец славы, но и воспользуетесь милостью наияснейшей Речипосполитой, которая вам в государствах своих liberum exercitium (свободно действовать) нашей святой религии позволяет».
Следование такому совету, в стране, которая на протяжении всей своей истории стремилась уничтожить православие, без сомнения, вело к деградации православных церковных структур, сокращению православного населения, возвышению и торжеству Брестской церковной унии. Неизвестно, был ли настолько глубоко погружен в польские проблемы патриарх Неофит VII, чтобы понимать это. Но для убеждения православных Речи Посполитой в правильности своего видения он приводит пример положения Церкви в Османской империи, которая, т.е. Церковь, якобы процветает под властью султанов. Патриарх пишет, что православие в Польше действует свободно, «подобно, как Церковь наша Восточная употребляет (благодарение Богу) во всей Оттоманской империи под славным, справедливым и могущественным управлением Селима III». «А вы, – продолжает патриарх, – пользоваться будете существенными свободами в королевстве Польском, в том случае, если со своей стороны будете вести себя прилично; и напротив, действуя по наущению чужих держав, крайне вредных, подобных тем, которыми вы недавно руководствовались, подадите повод для сомнений в вашей верности и поставите себя под угрозу ужасных последствий».
Итак, из цитированного послания к православному населению Речи Посполитой следует, что Константинопольский патриарх Неофит VII в 1790-м г. считал себя вправе по своему усмотрению вмешиваться в дела других Поместных Церквей и брать под свой омофор любую из их частей в случае, если, по его мнению, руководство той или иной Поместной Церкви выстраивает неправильную, не согласующуюся с Евангельскими заповедями внутрицерковную политику. В послании он не столько увещевает польских собратьев по вере, сколько выступает в качестве верховного предстоятеля, которому принадлежит суд и право действовать без учета интересов других Поместных Церквей. За непослушание себе он грозит духовными карами. Не называя прямо Святейший Синод Русской Православной Церкви, Константинопольский предстоятель укоряет его в служении Российской империи. При этом он исходит из того, что в Речи Посполитой, равно как и в Османской империи Церковь имеет возможность свободно существовать и развиваться.
Послание патриарха Неофита в полной мере согласуется с церковной политикой современной Константинопольской патриархии, обвиняющей Русскую Церковь в слишком тесном сотрудничестве с российским государством. Это послание служит яркой иллюстрацией для выводов протоиерея Александра Шмемана, который указал на то, что особенности положения Константинопольской патриархии в Османской империи способствовали складыванию греческого национализма и становлению представления об универсальной власти патриарха Константинополя во Вселенской Церкви. В конце XVIII в. обе эти тенденции уже вполне оформились. Греческую духовную власть в это время вдохновлял греческий национализм, который находился на подъеме: повсеместно в Греции основывались и действовали национальные школы, начинали издаваться греческие газеты и журналы, в европейских странах печатались переводные и оригинальные сочинения на греческом языке. Греческое общество проходило первую стадию развития националистического движения, когда отделившаяся от народа интеллигенция, питаемая этническим романтизмом, обращается к этнической культуре и творит мифы о великом прошлом своих этнических сообществ. При этом часть деятелей греческого возрождения, мечтавших и восстановлении греческой государственности, связывала свои надежды с Россией, рассчитывала, что Россия своей мощью освободит Грецию от турецкого порабощения. В это время наблюдается активная эмиграция греков в пределы Российской империи, императрица Екатерина II разрабатывает так называемый «греческий проект» и даже реализует некоторые его положения. В то же время среди греков наблюдались и весьма скептические в отношении России настроения, особенно в греческой диаспоре в европейских странах. Судя по действиям патриарха Неофита, он принадлежал как раз к тем, кто не видел в России силу, от которой нужно принимать помощь в деле греческого возрождения.
К сказанному необходимо добавить, что, по всей вероятности, Константинопольским предстоятелем, помимо прочего, двигала обида за 1686 г., когда от Константинопольской Церкви была отторгнута Киевская митрополия. С того момента и до событий Пинской конгрегации прошло чуть более ста лет и унижение, пережитое греческим духовенством, было еще очень свежо в памяти. В своем послании в Польшу патриарх Неофит косвенно укоряет Русскую Церковь в том, что она не сумела обеспечить бесконфликтное положение православного населения в этой католической стране и прозрачно намекает, что возвращение польской православной паствы под его омофор исправит ситуацию. Очевидно, можно говорить о попытке патриарха Неофита VII способствовать польской политике ради греческого реванша на западнорусских землях.
Наконец, последнее. Надежда на прочное возвращение православных Речи Посполитой под власть Константинополя могла основываться только на политическом расчете на усиление Польско-Литовского государства и ослабление Российской империи. Неизвестно, какими аргументами польский посол в Стамбуле П. Потоцкий подкреплял просьбу о вмешательстве Константинопольского патриарха в дела Русской Церкви. Неизвестно и то, как эта просьба передавалась патриарху турецкими министрами. Вероятно, патриарха Неофита убедили в том, что в схватке европейских держав, развернувшейся вокруг «польского вопроса», Российская империя проиграет, а Речь Посполитая сумеет сохранить и укрепить свой суверенитет. В этом случае власть Константинопольского патриарха над частью Русской Церкви была бы обеспечена государственной защитой. В противном случае, Пинская конгрегация неизбежно становилась памятником совместной церковно-политической авантюре Варшавы и Константинополя. Таковой, как только из заключения вышел епископ Виктор (Садковский) и произошел второй раздел Речи Посполитой, Пинская конгрегация 1791 г. и осталась в истории.
Таким образом, Пинская генеральная конгрегация 1791 г., поставившая на повестку дня вопрос и широких преобразованиях в церковной жизни православного населения Речи Посполитой и подчинении его власти Константинопольского патриарха, имела значительное влияние на события падения Польско-Литовского государства. Она обострила роль религиозного фактора в российско-польском противостоянии, затронув глубинные исторические интересы Русской Церкви и российской государственности, что активизировало антипольскую политику императрицы Екатерины II. Пинская конгрегация представляла собой событие, суть которого заключалась в том, что польские правительственные круги инициировали среди православного населения сепаратистское по отношению к Русской Православной Церкви движение, а патриарх Неофит VII согласился придать этому движению видимость канонической законности. Тем самым Константинопольский предстоятель совершил бесцеремонное вмешательство в дела Русской Церкви, которое носило явно враждебный характер и в отношении Русского Православия, и в отношении российского государства. Хронологически это был первый случай проявления откровенной враждебности Фанара к России и ее Церкви. Мотивами, которыми руководствовался патриарх Неофит VII, поддерживая идею передачи под его омофор польской части Русской Церкви, состояли в представлении о главенствующей роли Константинопольского патриархата во Вселенской Церкви, подпитываемом бурно развивавшимся в конце XVIII в. греческим национализмом, а также в надежде на преодоление кризисных явлений в Речи Посполитой и укрепление ее суверенитета. Только в этом случае можно было рассчитывать на воплощение постановлений Пинской конгрегации. Поскольку судьба польской государственности в ту эпоху сложилась трагически, в истории Пинская конгрегация осталась неприятным эпизодом русско-греческих церковных отношений, и памятником попытке правящих кругов Польши поставить православие на службу своим интересам.
Библиографический список
- Аниперков, В. К вопросу о том, почему конфессиональный фактор не стал определяющим во втором разделе Речи Посполитой / Вадим Аниперков // Orientalia Christiana Cracoviensia. – 2017. – № 9. s. 41–66.
- Аржакова Л.М. Диссиденский вопрос и падение Речи Посполитой / Л.М. Аржакова // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2008. №1. С. 31–39.
- Археографический сборник документов, относящийся к истории Северо-Западной Руси : издаваемый при Управлении Виленского учебного округа. – Т. 5 (дополнительный) / Изд. О. Щербицким и А. Демьяновичем. – Вильна : Печ. Губ. Правления, 1871. – 136 с.
- Археографический сборник документов, относящийся к истории Северо-Западной Руси издаваемый при управлении Виленского учебного округа. – Т. 11. – Вильна : Типография А.Г. Сыркина. – 1890. – 372 с.
- Арш, Г.Л. Греческая эмиграция в Россию в конце XVIII – начале XIX в. / Григорий Львович Арш // Советская этнография. – 1969. – № 3. – С. 85–95.
- Беднов, В.А. Православная Церковь в Польше и Литве (по Volumina Legum) / В.А. Беднов. – Минск : Лучи Софии, 2002. – 432 с.
- Ильин, А. Пинская конгрегация, миссия Василия Капниста и “История Русов” / Александр Ильин // Гістарычная брама. Гісторыка краязнаўчы часопіс. – 2003. – № 1 (21) [Электронный ресурс]. – Дата посщения 13. 06. 2020. – Режим доступа : brama.brestregion.com/nomer21/artic11.shtml
- Коялович, М.О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен / М.О. Коялович. – Минск : Лучи Софии, 1999. – 400 с.
- Материалы для истории воссоединения жителей юго-западного края из унии в православие (Общая ведомость о действительном состоянии греко-неуниатов, оседлых в областях Польши, с показанием числа монастырей, протопопий, церквей и каплиц, монахов и приходских священников, и всех жителей того же исповедания, представленная 1791 года уполномоченными греко-восточного исповедания Гг. комиссарам, назначенным от Речи Посполитой, на генеральную конгрегацию в г. Пинске) // Киевские епархиальные ведомости. – 1891. – №. 11. – – С. 234–235.
- Николаевский, П.Ф., протоиерей. Материалы к истории трехлетнего заключения православного епископа Виктора Садковского в польских тюрьмах / протоиерей П.Ф. Николаевский // Христианское чтение. 1892. – № 7–8. – С. 165–179.
- Николаевский, П.Ф., протоиерей. Материалы к истории трехлетнего заключения православного епископа Виктора Садковского в польских тюрьмах / протоиерей П.Ф. Николаевский // Христианское чтение. 1892. – № 7–8. – С. 165–179.
- О бытии в Польше для удобнейшего охранения исповедующих Греко-Российский закон Епископу и о именовании его Епископом Переяславским и Бориспольским // Полное собрание законов Российской империи. Собрание Первое. 1649–1825 : в 45 т. / – Санкт-Петербург : Печатано в Типографии II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. – Т. 22. – 1174 с. – № 16173. – С. 329.
- Орловский, П., протоиерей. Преосвященный Виктор Садковский, Архиепископ Минский, Изяславский и Брацлавский, коадьютор Киевской митрополии, управлявший с 1785 по 1796 год всеми православными церквами и монастырями в пределах бывшего ц. Польского // Киевская старина. – 1892. – Т. 38. Июль-сентябрь. – С. 20–54. – С. 46.
- Официальные документы по делу Виктора Садковского / протоиерей П. Орловский // Киевская старина. – 1892. – Т. 38. Июль-сентябрь. – С. 414–420.
- Пирлинг, П. Россия и папский престол / П. Пирлинг; пер. с франц. В.П. Потемкина. – Москва : Печатня А.Л. Будо, 1912. – Кн. I: Русские и Флорентийский собор. – 452 с.
- Соколов, И.И. Константинопольская церковь в XIX веке : Опыт исторического исследования. – Т. 1. I Внешняя история Церкви. II Очерки деятельности Патриархов. III Патриаршее управление. IV Приложения : Ta Neoellenika. / Иван Иванович Соколов. – Санкт-Петербург : тип. М. Акинфиева и И. Леонтьева, 1904. – 813 с.
- Соловьев, С.М. История падения Польши / Сергей Михайлович Соловьев. – Москва : тип. Грачева и К°, 1863. – 370 с.
- Стегний, П. В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II: 1772, 1793, 1795 / П.В. Стегний. – Москва : Международные отношения, 1994. – 696 с.
- Тишков В.А., Шабаев Ю.П.Этнополитология: политические функции этничности: Учебник для вузов / Тишков В.А., Шабаев Ю.П. — М.: Издательство Московского университета, 2011. — 376 с.
- Чечулин, Н.Д. Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II. 1762–1774 : Исследование Н.Д. Чечулина. – Санкт-Петербург : тип. Главное управление Уделов, 1896. – 468 с. – С. 260.
- Шмеман, А., протоиерей Исторический путь православия /протоиерей Александр Шмеман. – Москва : Паломник, 2007. – 399 с.
- Annexa do części pierwszey Relacyi w materyi o buntách na seymie 1790 roku uczynioney. – w Warszawe W Drukarni Nowej J.K. Mci, Piotra Zawadzkiego, – 440 s.
- Batalden, S.K. Catherine II’s Greek prelate: Eugenios Voulgaris in Russia. 1771–1806 / S.K. Batalden. N.Y. : East European Monographs, 1982. – 197 p.
- Kalinka, W., księdz. Sejm Czteroletni. – T. II. – cz. II. ks. V. Wydanie czwarte / księdz Waleryan Kalinra. – W Krakowie : Nakładem Księgarni Spółki Wydawniczej Polskiej, 1896. – 692 s.
- Ostatni posel Polski do Porty Ottomanskiej : Akta legacyi Stambulskiej Franciszka Piotra Potockiego starosty Szczerzeckiego. T. 1 : 1789–1790 / Z archiwum roskiego zebral i wydal K. Waliszewski. – Paris : Imprimerie Veuve Victor Goupy, 1894. – 298 s.
- Radwan, M. Carat wobec kościola greckokatolickiego w zaborze Rosyjskim 1796 – 1839 / M. Radwan. – Roma; Lublin : Polski instytut kultury chrzescijanskiej, 2001. – 504 s.
- Relacya deputacyi do examinowania oskarzonych o bunty. Część I. / [Ignacy Tanski], – Warszawa : Zawadzki, 1790. – 440 s. ;
- Smoleński, W. Ostatni rok sejmu Wielkiego. Wydanie drugie niezmienione / Wladislaw Smoleński. – Kraków : Naklad Księgarni G . Gebethnera i spólki Warszawa — Gebethntr i Wolf, 1897. – 481 s.
- Volumina legum. – T. IX. Wydawnictwo Komisyi prawniczej Akademii umiejętności w Krakowie. – Kraków : Nakladem Akademii umiejętności, 1889. – 503 s.
